гарантированное убежище в Стране Советов прельщало не всех. Волльвебер напомнил: подпольная диверсионная деятельность не прекращается по собственному желанию, увольнением или выходом на пенсию. Каждый из собравшихся в доме Михаэлса слишком много знает об организации, чтобы удалиться на покой в капиталистической стране. Тональность разговора поменялась после реплики единственной женщины.

– Вы мужики или нытики? Думаете, моряки не знали, что везут военный груз? Им наплевать на людей в Мадриде и Валенсии. Только бы не потерять чёртову работу, – она нервно загасила окурок и тут же потянулась к новой папиросе. – Эрнст прав, идёт война, и никто не отсидится в нейтралах. Я сама проникну на любой корабль, пока мужчины не утратили похоть. Какая следующая цель?

Амазонка лёгкого поведения не успела получить задание, с улицы донёсся предупреждающий свист.

– Конрад кого-то увидел… – забеспокоился доктор.

– Уходим по одному через заднюю дверь, – скомандовал Волльвебер. Сбор нескольких важнейших фигур подполья сам по себе был достаточным риском, продолжать искушать судьбу в надежде, что тревога ложная, не стоило. Он показал пример.

Микроскопический задний дворик, обнесённый ветхим забором, имел важную деталь – лаз в соседний двор, оттуда на параллельную улицу.

– Гестапо могло перекрыть квартал, – заметил Хельмен. Сказал он это без особого страха, просто оценивая ситуацию.

– Увидим, – буркнул Волльвебер и первым нырнул в дыру между досками. Они счастливо избежали клыков огромного беспородного пса, когда со стороны дома Михаэлса донёсся звук выстрела. – Не паниковать! Мы возвращаемся из гостей, к собранию красных не имеем никакого отношения. Расходимся, не торопимся.

Он распахнул калитку, огляделся – никого.

– За мной!

На Гамбург быстро опускался вечерний туман. Ещё полчаса, и осенняя мгла размоет очертания домов. Но судьба не отвела им столько времени. Сначала раздался топот ног, неумолимо приближавшийся, затем прозвучал окрик: «Стоять!»

Нервы не выдержали у полицейского. Он выхватил служебный револьвер и пальнул в направлении человека в эсэсовской форме. Тот упал, двое других остановились и открыли огонь.

Волльвебер метнулся к забору, потащил за собой Хельмена. Пуля вышибла щепки над головой, другая была послана точнее. Полицейский выронил оружие, начав заваливаться на мостовую. Его сменила Хельга. Она выхватила из сумки маленький пистолет и принялась часто нажимать на спуск.

– Бежим!

Ни у Хельмена, ни у Волльвебера при себе оружия не было. Оно вряд ли бы помогло: на звуки бурной перестрелки к эсэсманам наверняка мчалось подкрепление.

Массивный норвежец бегал плохо и начал выдыхаться уже через пару сотен метров. Пистолетный лай затих. Волльвебер оглянулся. Вдалеке поперёк мостовой лежали тела, а их с Хельменом настигал высокий молодой офицер, второпях потерявший фуражку.

Понимая, что оторваться не удаётся, подпольщики свернули в проулок. Короткий тупичок закончился наглухо запертой дверью, а высота забора с заострёнными кольями наверху не оставила надежды: единственный выход на волю – сзади, где замер унтерштурмфюрер с «Вальтером» в руке. Его профиль был отчётливо виден на фоне дальнего забора. До беглецов донёсся диалог.

– Вы ранены, герр унтерштурмфюрер?

– Нет, Вилли. Это давняя рана не позволяет бегать быстрее.

– Куда побежали красные?

– Прямо, в сторону доков. Быстро за ними!

– Есть, герр унтерштурмфюрер!

Странный офицер, не заглядывая в тупик, сделал поворот кругом и отправился в обратный путь – к утерянной фуражке или подстреленным коллегам. Волльвебер до боли сдавил руку Хельмена, собиравшегося покинуть укрытие. Они проторчали там до полной темноты, лишь после этого осторожно выбрались наружу.

– Эрнст… Тот эсэсовец? Он решил нас отпустить? Или…

– Или просто повезло. Забудь.

Тревожные думы, как покинуть Гамбург, кишащий полицией, вытеснили мысли об обстоятельствах спасения. Волльвебер практически заново создал свою организацию и больше никогда не пренебрегал правилами конспирации. Теперь каждый подпольщик лично знал не более двух-трёх коллег. Гамбургский разгром обошёлся слишком дорого…

Глава 18. Минск

Холодно. Очень подходяще названа еврейская молельня в центре города – Холодная синагога.

Не просто холодно – одиноко. Глаз цепляется за башенку коллегиума иезуитов. Рядом видны парные колокольни костёла и православного собора, им веселее в компании.

Я пересекаю площадь Свободы и углубляюсь в Революционную улицу, многие жители Минска по старой памяти именуют её Койдановской. Компанию мне составляет только январский снег, услужливо заметающий следы, будто это маскирует разведчика-нелегала. Смешно, я нелегально заброшен в СССР по спецзаданию СД.

Короткая Койдановская упирается в Республиканскую, в жилом доме на углу меня ждут. Иду не спеша, чтобы подгадать прибытие в конспиративную квартиру НКВД ровно к четырнадцати, как назначено.

Нервничаю? Нет. Это странно. Абвер и СД постоянно получают сообщения об арестах советской агентуры, отозванной в СССР. Словно кто-то прокручивает гениальную операцию против ИНО ГУГБ и военной разведки, уничтожая кадры руками чекистов. Внутри меня плещется необъяснимое фаталистическое спокойствие – если суждено, то суждено. И даже разворот кругом с бегством от судьбы ничего не изменит.

Человек, открывший мне дверь, просто не может здесь находиться… Но если это ошибка, то замечательная ошибка!

– Дядя Яша…

Он обнимает, смешно уткнув лысину мне в подбородок. Я буквально задыхаюсь. В мире, где потерял семью, где не понимаю, для чего живу и служу, в холодном чужом Минске вдруг встречаю его, не просто осколок прежней вселенной, её столп!

– Тебя совсем не узнать, Тео. Проходи уж. Чаю будешь?

– Конечно, Яков Исаакович. Как вы?

– Терпимо. Мадрид и Париж надоели до чёртиков.

Мы пьём чай, очаровательно горячий, и торопливо обсуждаем тысячу самых важных вещей. Дядя Яша честно пытается разогнать туман, меня окружающий. Ему это удаётся… почти.

– Объясните, как случился этот казус в Гамбурге.

Он мажет малиновое варенье на бублик. Не скажу, что в Германии совсем плохо питаюсь, но домашнее варенье там недоступно.

– Обошлось?

– Не знаю. Абсурд какой-то. Я сообщаю ценную информацию о раскрытии Службой безопасности антифашистского подполья, и мне сваливается задание самому спасать агента Антона! Представляете? ГБ ставит меня на грань провала! Это же азбука шпионажа! Одни долго внедряются, собирают сведения, другие осуществляют разовые акции. В Москве думают – достаточно щёлкнуть пальцами, и Гейдрих с готовностью кидает меня в операцию гестапо. Я всего-навсего унтерштурмфюрер, ординарный лейтенант СС.

– Но тебе удалось.

– Да! – я наливаю бессчётную чашку чаю. – Мой как бы дядюшка проявил интерес к разгрому «лиги Волльвебера». Но в Гамбурге я чуть не спалился.

– И как выкрутился?

– Присоединился к засаде на боковой улице, застрелил мужчину в полицейской форме, затем портовую проститутку с «браунингом», – виновато улыбаюсь и отмечаю в который раз, что зажившие послеоперационные шрамы не затрудняют мимику. Теперь я больше похож на покойного арийца, чем на Теодора Неймана. – Антон с каким-то толстяком двинул наутёк. Прикрыл их неуклюжее убежище. В общем, операция признана успешной, я лично ликвидировал двух красных… Чёрт. Наверно, скоро стану чемпионом ГБ в стрельбе по своим.

– Не станешь! – тёмные еврейские глаза Серебрянского смотрят грустно и строго. – В Москве сейчас такой чемпионат…

– Слышал, да.

– Половина СГОНа под стражей. Ежов, ничтоже сумняшеся, каламбурит – сгоняй в кучу новых. Будто это комсомольский набор: кинул зов и навербовал профи экстра-класса. Вот где ответ на твой вопрос, почему не нашлось никого другого, чтобы вытаскивать Антона из ловушки. Людей катастрофически не хватает!

Повисла пауза. Мы сидим и молча думаем. Как мне кажется – об одном. Арестован Ян Берзин, предпоследний патриарх советской разведки. Последний ветеран безмолвно курит передо