Они двигались на запад, и дыхание моря становилось всеощутимее.

– Конечно, я бы предпочел корабль, – однажды сказалДесмонд Сименсу, – быстрее, удобнее…

– И опаснее, – добавил тот.

Марина не могла не согласиться: и опаснее.

Ужас и безнадежность, пережитые во время шторма, пороювоскресали в душе, и она думала тогда, что природа славно подшучивала над ней впоследнее время: в ночь ее похищения выдалась устрашающая вьюга; для того, чтобык ней вернулась память, был устроен внезапный шторм; а для того, чтобы этот«лорд» мог закрепить все права на нее, – столь же внезапный, почтинеестественный штиль. Надо думать, 31 июля будет иметь место настоящеесветопреставление, когда звук и вспышка одинокого выстрела просто-такипотеряются в грохоте и блеске молний, а струя крови будет мгновенно смыталивневым потоком. На меньшее Марина была не согласна! Но это еще когда будет…Пока же она предпочитала, чтобы сияло солнце.

Ей никогда не случалось задумываться о свойствах своегохарактера; сама она считала себя существом довольно унылым, хотя порою ивспыльчивым до безобразия. Впрочем, то, что она называла унынием, было скореенеосознанным умением применяться к обстоятельствам – вернее, все их применять ксебе на пользу. В жизни ее было так мало радости и любви, что она научиласьценить самые малые их проявления, и даже в гнусный, дождливый, промозглыйоктябрьский день ее способен был привести в восторг и умиление желто-алыйкленовый лист, прилипший к стеклу, словно последний привет усталого солнца. Вовсем, что бы ни случалось с ней в жизни, Марина прежде всего искала хоть малуютолику радости, которая не даст душе погрязнуть в пучине уныния. И всегда ведьчто-то маячило в будущем, ради чего стоило жить и терпеть: новая книга, которуюдолжны прислать из столицы со следующей почтой; рождение жеребенка у любимойкобылки Зорюшки; цветение яблонь в саду – мимолетное, но счастье; в концеконцов, желанное двадцатилетие – далекая звезда, знамение освобождения, светилапостоянно. Теперь же к ней прибавилась как бы еще одна, куда более близкаязвездочка – 31 июля. Мелькнула было мысль, что Маккол откажется исполнитьобещанное, однако Марина тут же отогнала ее, как всегда отгоняла от себя всякиемелкие досады. Пусть попробует! И вообще – это когда еще будет! А пока – надорадоваться каждому дню, внезапному путешествию в диковинную страну Англию,обилию нарядов в баулах, венчающих крышу кареты, ощутимо осевшей под тяжестьюбагажа мисс Бахметефф, великолепию погоды…

Январь, январь на дворе, приходилось постоянно напоминатьМарине, когда она глядела на свежую зеленую траву, в которой там и сямвспыхивали под солнцем журчащие ручейки: в них превратился мимолетно выпавшийснежок. Деревья, кроме сосен, стояли голые, однако же среди них виднелсякустарник с жесткими темно-зелеными листьями, много было можжевельника,усыпанного лиловыми шишечками-ягодками, и все это придавало округе видпраздничный и нарядный.

Дороги были необыкновенно хороши: или мощенные камнем, илитак плотно убитые, что не страшна им была никакая грязь и ростепель. Маринавспомнила, каково будет в марте-апреле в России, где малейший дождь делалглинистые пути непроезжими.

Дорога становилась оживленнее. Близ нее виднелись сады,огороды, жилища. Марина смотрела во все глаза. Ее очаровали сельские домики ссоломенными крышами, оплетенные розами и плющом до самой кровли и густоосененные деревами. Конечно, розы еще не цвели, а все же зрелище былоочаровательное!

Постепенно дома делались внушительнее. У них были красныечерепичные крыши, и люди, стоявшие на крылечках, казались одетыми лучше, чемпростые селяне. Они приветливо махали проезжающей карете, и Марина заметила,что Десмонд иногда машет в ответ.

«Какие приветливые здесь люди, – подумала она, неудержавшись, чтобы, в свою очередь, не помахать очаровательной девчушке сволосами, как белейший лен, которая припустила к карете, что-то веселокрича. – А этот-то… кузен… небось возомнил, что они в его честь здесьповыстроились. Ну в точности тот немецкий принц, который вообразил, что фонарив его честь горят!»

– Мы уже близко, – вдруг обратился к ней кузен, иМарина вздрогнула от неожиданности: тот заговорил по-русски. Очевидно, чтобы непонял Сименс, скромно притулившийся на боковом сиденье. – Просить васхорошо себя вести с мой дядючка, тетучка и мой слуги. Понимайте?

– Понимайте, – обреченно кивнула Марина. – Значит,и у вас тоже имеется «тетучка»? Никакого от них спасения! О господи, ну немогла я, что ли, попасть к другому лорду, сироте круглому?!

Десмонд воззрился вопросительно, и Марина поняла, чтосказанное ею – за пределами его понимания.

– Так и быть, – отмахнулась она. – Назвалсягруздем – полезай в кузов. Стерплю и тетучка, и дядючка твои… но ты ужопопомнишь все это!

– О, yes, – пробормотал Десмонд, и Сименс, напряженновслушивавшийся в непонятную речь, облегченно вздохнул, услышав знакомое слово.

– Арендаторы все с нетерпением ждут приезда вашейсветлости! – Он сделал широкий жест к окнам, и Марина воззрилась намашущих людей с изумлением: никак они и вправду приветствуют фальшивого лорда?Неужто он не врал, и это все – его земля? И эти леса, и чудное озеро,блеснувшее за частоколом елей, словно загадочный взор из-под ресниц, и этазвенящая тишина, и пение птиц, и высоченные кованые ворота, и тенистая дубоваяаллея, за которой красовалось величественное строение, окруженное зеленымковром изящного газона?!

Запыленная карета, влекомая разгоряченными лошадьми, описавкруг, остановилась у высокого крыльца. Вышел Сименс, затем Десмонд подал рукуМарине. Она сошла, как во сне, не видя, куда ступает, видя лишь купол,венчающий фасад, а за ним – башни, поднимающиеся до высоты огромных деревьев,освещенных заходящим солнцем.

Настоящий замок! Как в сказке! Как на картинках! Настоящаякрепость – и в то же время изящная, легкая, белоснежная, с башнями, украшеннымисиреневой и золотистой черепицей, – восхитительный, солидный и роскошный,изящный и легкий одновременно замок сказочных фей!

Марина так увлеклась созерцанием, что не заметила, как накрыльцо высыпали люди.

Мелькали алые с позолотою ливреи – это кланялисьбесчисленные лакеи, причем голову каждого венчал белый паричок. Затемзаколыхались, ныряя в реверансах, черные платья горничных. Служанки показалисьМарине все на одно улыбающееся лицо: миленькие, розовощекие, белокурые. Лишьодна из них оказалась черноглазой брюнеткой, смуглой и яркой. Марина невольнозадержала на ней взгляд и встретилась с напряженным, немигающим взором,который, впрочем, тут же обратился на лицо милорда и зажегся тем же восторгом,каким горели глаза других слуг.