– Это против всех правил, – глухо пробормотал Джаспер,понурясь. – Против закона, чести, совести! Старик невзлюбил меня за то,что я один осмеливался с ним спорить! Твой отец слова поперек не решалсясказать, хоть и ненавидел его так же, как и я. Но он был хитер, оттого и слыллюбимчиком, в то время как я…

– Ты уехал, – мягко проговорил Десмонд. – Я знаю,что ты уехал, ты путешествовал, они считали тебя погибшим. А когда ты вернулся…

– Можешь не рассказывать мне о том, что я сделал! –взвизгнул Джаспер, вскинув голову, и Марину поразила неподвижность его черт иопустошенность взора, хотя в этой тщедушной груди, чудилось, бушевали неистовыестрасти. – И вообще – хватит обо мне!

– Прости, – пробормотал Десмонд. – Прости меня, яне хотел…

– Ничего, – тяжело дыша, молвил Джаспер. – Ничего,я сам виноват. А письмо мое… да, я был болен, когда писал его.

– Малярия снова? – сочувственно спросил Десмонд, иМарине показалось, что он очень жалеет этого своего странного дядюшку.

– Малярия всегда, – усмехнулся Джаспер. – Но япривык, хотя в последнее время приступ следовал за приступом. Джессикаухаживала за мной. Вообще, надо сказать, что весь дом держался на Джессике. Онастрастно любила Алистера, и пережить его… – Он вдруг запнулся, как если бызабыл какое-то слово, и продолжил несколько невпопад: – Помогли только домашниедела, которые так и рухнули на нее. Ну и Сименс, конечно, стоял как скала, благословиего господь.

– Сименс, о да! – вздохнул Десмонд. – Он все такойже! По-прежнему вынюхивает ведьм?

Джаспер на миг приложил палец к губам и нарочно громкопродолжил:

– И все-таки тебе придется очень многое налаживать, ездить вЛондон.

– Ничего, судьба! – усмехнулся Десмонд.

– Вот-вот. Так же говорил и Алистер, – кивнул Джаспер,и Марина даже выронила ридикюль, вздрогнув от того неприкрытого злорадства,которое прозвучало в его голосе.

На ее невольное движение обернулись и дядя, и племянник иуставились на нее с выражением одинаковой озадаченности: будто на незвануюгостью.

– Простите, сударыня, не имею чести… – нетвердо началДжаспер.

– Боже праведный! – Десмонд звонко хлопнул себя полбу. – Да ведь я совсем забыл! Это же моя… – Его заминка была почти неощутима,но у Марины вдруг неистово забилось сердце: сейчас он скажет: «Моя жена, ледиМаккол!» Что будет?! – Моя русская кузина, племянница покойной матушки. Еезовут мисс Бахметефф, мисс Марион Бахметефф!

От внезапного приступа разочарования и злости Марина едва негрохнулась в обморок. Удержало ее на пороге беспамятства только выражениебезграничного изумления, вспыхнувшего в глазах Джаспера. Десмонд-то этого невидел: он как раз отвернулся от дядюшки, с опаской поглядывая на «кузину» иявно ожидая от нее какого-нибудь подвоха. Светлые брови Джаспера так ивзлетели.

– Племянница Елены?! – нетвердо повторил он. – Но…

Истошный вопль перебил его – такой вопль, что всевздрогнули, будто пронзенные молнией, и резко обернулись к крыльцу.

– Элинор! О боже! Леди Элинор! – кричала Урсула,которую с трудом удерживала перепуганная Джессика. – Она явилась! Это она– во плоти!

И, оттолкнув Джессику, старая дама кинулась к Марине ирухнула перед ней на колени с тем же усердием, с каким «Марьяшка» некогдакланялась своему «доброму барину»:

– Проклятие Макколов будет снято! Она спасет нас! ЛедиЭлинор… о, наконец-то!

Урсула закрыла лицо руками, смеясь и плача.

Джессика и Джаспер подхватили ее с двух сторон и повлекли вдом. Урсула не противилась: внезапный взрыв эмоций лишил ее сил.

Десмонд подобрал свалившееся с ее головы жалкое подобие фатыи заспешил следом.

Марина опять оставалась одна и опять – дура дурой.

– Я ничего не понимаю! – воззвала она жалобно. –Кто такая леди Элинор?!

Десмонд оглянулся и смерил ее неприязненным взором.

– Фамильное привидение! – огрызнулся он. – Вернее,одно из них! Так что добро пожаловать в Маккол-кастл!

Макколы были родом из Шотландии, и поэтому замок их звалсяcastle. Впрочем, покинули они землю предков так давно, что утратили со своимшотландским прошлым всякую связь, сделавшись истинными англичанами. Ивеличественный замок, поставленный первыми Макколами как военная крепость, былвпоследствии перестроен и теперь больше очаровывал, чем устрашал. Однакопривидение леди Элинор издавна прижилось в замке, все перемены и переделкиоказались неспособны нарушить его зловещего распорядка. Призрак появлялсягрозовыми ночами в виде женщины в белом платье с черной вуалью. Легко, невесомопробежавшись по коридорам, бесплотная леди Элинор с высоты башни, в которой еесодержал жестокосердный супруг и где ее настигла смерть, некоторое времянаблюдала пейзаж, расстилавшийся вокруг, а потом исчезала.

– А чего она хочет? – спросила Марина. – Чтоозначают эти прогулки?

Никто ей не ответил: разговор происходил за ужином, и всесделали вид, что слишком заняты едой. Не ответила и Урсула, которая поведалаМарине о призраке: два гневных взгляда, брошенных с противоположных концовогромного дубового стола, обильно заставленного снедью, заставили ее опуститьголову и обратиться к ростбифу, а может, ныне подавали бифстек, Марина еще ненаучилась различать. Это была обычная пища англичан, причем на столе не было ниогурчиков соленых, ни квашеной капусты, ни другой зелени – верно, англичанеподобной снеди вовсе не признавали.

«Оттого густеет в них кровь, оттого делаются они несноснымидаже для самих себя, не то что для других!» – думала Марина, неприязненнокосясь на унылые лица вокруг. Во главе стола восседал лорд Маккол – Десмонд; напротивоположном конце – Джаспер, на которого она посматривала с опасливыминтересом: ведь он, как и ее дядюшка, живет от имения младшего члена семьи,правда, не будучи его опекуном. Марина хорошо помнила, как ведут себя в такомположении. Неужели и Джаспер таков? При взгляде на него в голову почему-топриходила головня, подернутая желтоватым пеплом, но, судя по взглядам,бросаемым исподлобья, в сердце его далеко не угасли пожары! Только на сеструсмотрел он с нескрываемой нежностью и в то же время с тревогою, как если быопасался, что она может сказать что-то лишнее. Впрочем, без всего, о чембормотала леди Урсула, вполне можно было обойтись: так, полубезумный бред,изредка прерываемый пением:

Увы, увы, – вон тот лесок,

Те изумрудные холмы,

Где обнимал меня дружок,