На крыльце стояла женщина, и первым чувством Марины при видеее было изумление: она-то думала, что окажется почти темноволосой в этой странеблондинок, ан нет – еще одна брюнетка! Девушка сбежала с крыльца, солнцезаиграло в ее волосах, и Марина увидела, что они не черные, как у красоткиАгнесс, а темно-каштановые. Впрочем, это не мешало незнакомке тоже бытькрасоткой. Причесанная а la'Tituse, с этими роскошными каштановыми кудрями, онабыла необыкновенно изящна и миниатюрна, вся, от тщательно уложенных локонов докончиков пальцев прелестных рук, протянутых к Десмонду. На одном из пальцевсверкал изумительный бриллиант. У нее были огромные голубые глаза, точеныечерты, зовущий рот; пурпурная шаль, красиво задрапированная вокруг стана,бросала теплый розовый отсвет на ее лилейные щеки.

Она была красива… очень красива, безусловно красива, и привзгляде на черное кружево и черный атлас ее платья, которые потрясающеконтрастировали с яркостью лица, Марина ощутила себя простушкой в своемновеньком муаровом платьице соломенного цвета, покрытом испанским кружевом, сгирляндою фиалок на подоле. Как это его угораздило так измяться? Просто тряпка…бесцветная тряпка! А ведь это платье еще утром казалось ей восхитительным, иМарина вполне вошла в образ красивой, кокетливой, богатой кузины! Теперь онаобнаружила, что смотрит на незнакомку с тем же испуганно-завистливымвыражением, с каким смотрели все остальные женщины, от старушки Урсулы догорничных. В том числе Агнесс, которая так теребила свой наглаженный инакрахмаленный передник, что совершенно измяла его. И глаза смуглой горничнойнаполнились слезами, когда незнакомка вдруг оказалась в объятиях Десмонда.

Девушка едва доставала ему до середины груди, и Маринаощутила себя не только невзрачной, плохо одетой простушкой с тусклыми русымиволосами, но и верстой коломенской к тому же. Ей почему-то захотелось плакать…

Кстати сказать, красавица уже плакала!

– Джессика, – пробормотал Десмонд, обнимая хрупкиеплечи, обтянутые сверкающим шелком. – Я не ждал увидеть тебя здесь…

Она рыдала, ничего не говоря, наверное, не в силахсправиться со слезами, и деликатный Сименс, словно заботливый пастух, погнал вдом прислугу, вовсю глазевшую на господ. Агнесс шла последней, все времяревниво оглядываясь, и дело дошло до того, что Сименсу пришлось втолкнуть ее вдверь, которую он потом плотно притворил и стал возле с выражением исполненногодолга на лице – гладко выбритом и в то же время производившем впечатлениемохнатого.

– Ты приехала встретить меня, Джессика? Как мило, –продолжал бормотать Десмонд, и Марина подумала, что никогда еще не видела егостоль озадаченным, даже там, на пакетботе, когда она заговорила с нимпо-английски. – Джессика теперь живет у нас, – пояснил Джаспер, снепостижимым выражением озирая племянника, державшего в объятиях изящнуюфигурку. – Дом ее сгорел, миссис и мистер Ричардсон погибли при пожаре, нуи…

– Бог ты мой! – перебил Десмонд. – Какоенесчастье! И какое счастье, что ты осталась жива! Тебя в это время не былодома?

Джессика кивнула, и это движение заставило ее прижаться кДесмонду еще крепче.

– Джессика в это время была у нас, – возвестил Джаспер,очевидно, взявший на себя роль истолкователя и переводчиканевысказанного. – Они с Алистером в этот день намеревались объявить опомолвке, но примчался верховой и сообщил, что Ричардсон-холл сгорел… Аназавтра погиб Алистер. – Он резко отвернулся, и Марине почему-топоказалось, что этот человек раздосадован. Не то сказал больше, чемнамеревался, не то вовсе не договорил чего-то…

– Алистер… о мой Алистер! – глухо выкрикнула Джессика,с такой силой цепляясь за плечи Десмонда, что ее тонкие пальцы побелели.

– Какой кошмар! – выдохнул Десмонд. – Да, я вижу…кольцо у тебя на пальце. Фамильное кольцо леди Маккол… – Он побледнел, и вглазах его появилось такое растерянное выражение, что Марина пожалела бы его,если бы могла пожалеть своего погубителя. – Так ты была невестойАлистера?! Я не знал. Мы всегда любили тебя как сестру. Алистер – как младшую,я – как старшую.

«Ему двадцать пять, а брату, он, помнится, обмолвился, былотридцать. Значит, ей не меньше двадцати шести – двадцати восьми. А то ибольше! – с острым чувством превосходства подумала Марина, которой всентябре должно было исполниться двадцать. – Старая дева, бедняжка.Безнадежная старая дева! И теперь ясно, почему на ней черное платье: траур».

Непонятная тревога ее прошла, теперь она могла с искреннимсочувствием смотреть на узкие плечики, дрожащие от рыданий под ладонямиДесмонда.

– Мы любили друг друга, а потом он покинул меня! Онумер! – вдруг вскричала Джессика, отстраняясь и заламывая руки. Лицо еебыло залито слезами, и все равно даже сейчас она была такая красавица, что уМарины, знавшей, как безобразно у нее опухают веки и краснеет нос от малейшейслезинки, снова защемило сердце. На сей раз от чувства, вполне объяснимого: отзависти.

– Алистер! Мой ненаглядный Алистер! – Рыдая, Джессикабросилась в дом – верно, в полном отчаянии.

И вдруг Урсула, доселе стоящая недвижимо, как статуя,заломила руки – в точности как Джессика! – и, воскликнув с тем жеотчаянием:

– Брайан! Мой ненаглядный Брайан! – тоже кинулась вовсю прыть в замок, но остановилась на крыльце, согнувшись, закрыв лицо руками.

Некоторое мгновение Десмонд и Джаспер тупо смотрели вслед,потом переглянулись. Десмонд шагнул было к Урсуле, но дядюшка махнул рукой, иплемянник послушно остался на месте.

– Она сейчас успокоится, – шепнул Джаспер. – Кэтому надо привыкнуть. Утешать ее бесполезно, все проходит само.

– Она очень постарела, – тихо сказал Десмонд.

– Еще бы! – пожал плечами Джаспер. –Неудивительно! Она не может забыть Брайана, а тут смерть Алистера – и хоть не вдень свадьбы, но все же накануне помолвки. Это всех потрясло.

– Да, – устало сказал Десмонд. – Теперь мнепонятен несколько… э-э… взвинченный тон твоего письма. Иметь дело с двумяпокинутыми невестами – это, конечно… представляю!

– Пока не представляешь, – покачал головойДжаспер. – Но у тебя все впереди, потому что это отныне – твои заботы.Хоть за это я благодарю бога!

Нотка с трудом сдерживаемой ярости прозвенела в его голосе,и Десмонд бросил на дядюшку острый взгляд.

– Вот даже как? Значит, все по-прежнему? – спросил он срасстановкой. – Ты терпеть не мог Алистера, теперь ненавидишь меня? Новедь ни он, ни я не повинны в том, что дед завещал, чтобы после смерти моегоотца Маккол-кастл перешел к его сыновьям, минуя тебя?