Десмонд улыбался, смеялся, пожимая руки, что-то быстроговорил, щипал за тугие щечки девушек… Марина глядела разиня рот. Да ведь онаникогда не предполагала, что он умеет улыбаться! А они все воспринимают это какдолжное, и девицы не смущаются, когда он с ними поигрывает взорами. Она-тополагала англичан людьми сдержанными! Впрочем, это представление ее уже не разрушилось – верно, будет рушиться и впредь.

– О, Агнесс! – воскликнул вдруг Десмонд, оборачиваясь кдевушке, стоящей поодаль. Это была та самая брюнетка. Теперь она держала глазапотупленными, а руки скромно прятала под накрахмаленный передничек. – И тыздесь! Я-то думал, что застану тебя уже замужем!

– Как милорд мог подумать такое, – не поднимая глаз,прошептала Агнесс, и каждое слово ее сделалось слышно благодаря полной тишине,внезапно установившейся вокруг. Все взоры были устремлены на них двоих, иМарина вдруг поняла, что присутствующим до смерти любопытно услышать каждоеслово из этого разговора.

– Ну, не прибедняйся, Агнесс! – Десмонд приподнял заподбородок опущенное личико. – Я-то помню, скольким парням ты вскружилаголовы!

– Быть может, милорд помнит, что мне никто не был по сердцу…– Агнесс приоткрыла губы, переведя дыхание, – кроме… – Она больше ничегоне сказала, только вскинула свои яркие глаза, но по толпе слуг пронесся вздох,словно все услышали невысказанное.

«Кроме вас!» Она хотела сказать: «Кроме вас!» – вдруг понялаМарина. – Да она же влюблена в него! Она от него без ума!»

Грудь Агнесс вздымалась так часто, что Десмонд не мог необратить на это внимания. Глаза его сползли от влажных, манящих глаз к пухлымприоткрытым губкам, потом к свежей шее, потом с видимым интересом уперлись вэту неистово колышущуюся грудь, словно Десмонд всерьез задумался: выдержит черноеплатье этот напор или порвется?

А Марина вдруг почувствовала, что задыхается. Все-такигорничная на постоялом дворе зашнуровала корсет слишком туго. А ведь она раньшеникогда не носила корсетов. Зачем ей? Талия у нее и без того тонкая и грудь,слава богу, наливная. А вот грудь Агнесс… можно поклясться: она выпирает таклишь потому, что девчонка затянута не в меру. Вот было бы забавно, кабы онасейчас хлопнулась в обморок, бесстыдница! А все-то на нее как выпялились,словно только и ждали этого бесплатного представления! Нет, пусть Маккол и несолгал, что владеет замком, но все-таки он никакой не лорд, ибо настоящий лордникогда не позволит себе так заглядеться на горничную. Надо это прекратить. Онвыставляет себя посмешищем, и если ему на это наплевать, то его «кузина» нежелает выглядеть дура дурой!

Она уже двинулась вперед, чтобы приблизиться к Десмонду итычком поувесистее неприметно привести его в чувство, как вдруг на крыльцепоказалась какая-то белая фигура, и Марина замерла на полушаге, с воздетойрукой, ибо перед нею было самое странное существо на свете.

Даже юродивым в их веригах и цепях, даже полуголым нищим сих обнаженными, изуродованными культями было далеко до этой особы, выбежавшейна крыльцо, мелькая серебристыми шелковыми туфельками из-под серебряногопарчового платья, которое распирал самый широкий кринолин из всех, виденныхкогда-либо Мариной. Платье так сверкало под солнцем, что слепило глаза, однаковсе же нельзя было не заметить, что кое-где оно протерлось, и прорехи незашиты, и оборвалась отделка, и обтрепалось жесткое кружево, и вообще – платьекое-как напялено и даже не застегнуто на спине, прикрытой длинными лохмамиполуседых волос и рваной, замусоленной фатой. Придерживая сухой, как быцыплячьей лапкою те жалкие остатки, в которые время превратило веночек изфлердоранжа, едва сидевший на ее растрепанной гриве, эта жуткая невестапростерла дрожащую ручонку и пропищала дребезжащим, но довольно пронзительнымголоском:

– Брайан! О мой ненаглядный Брайан! Наконец-то ты вернулсяко мне!

И чучело в фате прямиком кинулось на шею Десмонду, который,против Марининого ожидания, не грянулся оземь, где стоял, не кинулся прочь,вопя от ужаса, а весьма нежно сжал сухие лапки, цеплявшиеся за него, и сказалтак ласково и тихо, словно утешал плачущее дитя:

– Нет-нет, дорогая Урсула, я не Брайан, увы. Посмотри наменя – и ты увидишь, что я не Брайан.

– Не Брайан? Нет? – пролепетало странное существо.

Залитые слезами глаза в набухших морщинистых векахтрогательно уставились на молодого человека – и вдруг улыбка взошла на сухие,дрожащие уста:

– Нет, ты… Десмонд! Ты в самом деле мой маленький Десмонд! Иты вернулся!

– Ну конечно, я вернулся, Урсула. Как же я мог не вернутьсяк лучшей тетушке в мире! – И он так звучно расцеловал сухие, пергаментныещечки, покрытые толстым слоем румян, что старая дама засмеялась от радости.Смех ее напомнил звон колокольчиков, и Марина вдруг с ужасом поняла, что и унее глаза наполняются слезами. Впрочем, они всегда были на мокром месте, а гдеуж удержаться при такой чувствительной сцене!

«Это и есть «тетучка», – поняла Марина. – Ну чтож, она хоть и спятила, но довольно мила. Немудрено, впрочем, спятить при такомплемяннике! А «дядючка», надо думать, тоже не в себе?»

Вышеназванный не заставил себя ждать. С возгласом:

– Погоди, Урсула, погоди! – на крыльцо выскочил высокийсухощавый джентльмен и замер, увидев улыбку Десмонда и услышав смех старойдамы. – Так ты приехал! – всплеснул он руками.

– Разумеется, – пожал плечами Десмонд, и нежная улыбка,с какой он смотрел на тетушку, уступила место довольно-таки ехидной. –Очень рад видеть тебя, Джаспер.

«Не похоже», – подумала Марина.

Впрочем, не похоже было, что и этот самый «дядючка» радплемяннику. И он как-то очень старательно делает вид, что его застали врасплох.Конечно, он прекрасно знал о том, что приедет Десмонд, – зачем же этакомедия? «А ведь он не больно-то любит моего милорда! – вдруг догадаласьМарина. – Пожалуй, терпеть его не может!»

Она с новым интересом взглянула на Джаспера Маккола. Лет подпятьдесят, сухой, как жердь, лицо какое-то желтое, отсутствующий, плывущий взорочень светлых (наверное, это фамильная черта) глаз, небрежно уложенныеполуседые волосы, но все еще довольно красив. Портит его только подбородок –мягкий, слабый, почти срезанный. У Десмонда вон какой воинственный подбородок!И на нем ямочка – будто след поцелуя…

– Десмонд! – новое восклицание заставило Маринувздрогнуть и разогнало напряжение, воцарившееся, пока дядюшка и племянник молчамерили друг друга неприязненными взглядами.