собственного дома, самостоятельное принятие решений – все это было большим шагом вперед для меня, но я был готов.

Конечно, мама хотела жить поближе ко мне, чтобы приглядывать за мной. В ее сознании я по-прежнему оставался ее Шакилом, и ей нужно было оберегать ее «маленького воина». Первое, что она сделала, когда я перебрался в Орландо – это сходила в Walmart, где накупила мне стаканов, полотенец, тостеров и ворох другого барахла, которое мне толком не было нужно.

В новый дом я переехал в сентябре. Однажды мы разговаривали с почтальоном, и он рассказал нам о корнербэке из «Грин Бэй Пэкерс», который потерял все свои деньги и теперь пытался сбагрить кому-нибудь свой дом. Мы отвезли туда маму, и дом ей очень понравился. Впрочем, ей понравилось бы что угодно. Моя мама была совсем не привередливой. В общем, Люсиль и Сержант въехали туда – в дом прямо напротив дома Бо Джексона.

Моя мама очень добрый, отзывчивый человек, которого мало что способно впечатлить. В этом она чем-то напоминает мою бабушку Одессу. Когда я получил свой первый чек от «Мэджик», я захотел купить бабуле дом за 6 миллионов долларов. Она сказала: «Нет, малыш, там в конце улицы есть один симпатичный домик, он вполне мне подойдет». Тогда я купил ей этот дом и сделал там ремонт.

То же самое относится и к матери. Когда я купил ей тот изумрудный Mercedes, она сказала: «Это очень мило, дорогой, но я не хочу Benz. Меня вполне устроит вот тот пикапчик за двадцать тысяч долларов». Он был подержанным! Я сказал: «Прости, мам, но тебе придется взять этот Mercedes».

Теперь, когда у меня появились деньги, я захотел приобрести себе достойную стереоаппаратуру, поэтому мы с мамой пошли в место под названием Sound Advice. Я пришел туда и почувствовал себя маленьким ребенком. Я хочу все и сразу! Я говорю продавцу: «Мы возьмем этот телик и тот вертак», – а моя мама паникует и говорит: «Сынок, притормози!» Я отвечаю ей: «Мам, все нормально, я плачу. Ты хочешь что-нибудь?»

Разносится слух о том, что я закупаюсь в магазине, и теперь там повсюду болельщики. Я отхожу в сторону раздать автографы и вижу, что мама разговаривает с менеджером. Когда я наконец дохожу до кассы, чтобы оплатить свои покупки, менеджер говорит мне: «Ваша мать подписала вас на программу Lay-A-Way». Я схватил ее, крепко поцеловал и сказал ей: «Мам, обещаю: те дни уже в прошлом».

Вот, что происходит, когда ты становишься № 1 на драфте, а твое имя – Шакил О’Нил: ты подписываешь контракт на 13 млн долларов с Pepsi, на 15 млн долларов с Reebok и еще 20–25 млн долларов получаешь от Kenner, Spalding и производителя коллекционных карточек Scoreboard.

Леонард был умен. Он втянул нас в самый эпицентр «войны газировок» между Coke и Pepsi и в «войну кроссовок» между Nike и Reebok.

Очевидно, что Nike был гигантом. У них были Майкл Джордан, Чарльз Бакли и мой будущий сосед Бо Джексон. Они были очень успешны, но я хотел сам написать свою историю успеха.

Когда я приехал с визитом в Reebok, все сотрудники встречали меня в футболках с надписью «МЫ ХОТИМ ШАКА». Мы провели отличный день с Полом Файерменом, и в компании хотели, чтобы я подписал контракт сразу же. Мне эта идея понравилась, но Леонард сказал: «Нет, мы обещали Nike, что посетим их тоже».

Признаюсь, сердце к ним у меня не лежало. Отец и я встретились с Леонардом в «кампусе» Nike в Орегоне, куда я приехал в куртке Reebok. Все ребята из Nike были очень дружелюбны ко мне, но спустя примерно час Леонард отвел меня в сторону и сказал: «Шак, тебе придется снять свою куртку. Это неуважительно. Фил Найт с ума сходит из-за этого».

Я снял куртку, но все равно предпочел Reebok. С того дня у чуваков из Nike на меня зуб.

Летом, перед отъездом в свой первый тренировочный лагерь в NBA, я пожил в Лос-Анджелесе с Деннисом Трэйси. Я старался играть в баскетбол каждый день. Я все время наблюдал там за Мэджиком Джонсоном, а он каждое утро в 10 часов устраивал маленькие матчи на площадке УКЛА. Поэтому я решил: «Лучше мне поехать туда и заняться делом».

Леонард знал в «ЛА» всех, поэтому смог раздобыть мне приглашение на игру. Я явился в первый день и был предельно серьезен. Давайте работать. Трэйси Мюррей был там, как и Митчелл Батлер, и Мэджик, и Майк Данливи-старший – не сын, игравший за «Пэйсерс», а отец, тренировавший «Бакс», «Лейкерс» и «Клипперс». На тот момент он еще продолжал карьеру игрока и играл за мою команду. Когда я в первый раз оказался в нападении и Данливи стал просить меня бросить ему мяч, я сказал: «Да к черту!» – и сам потащил его из конца площадки в конец. Пытался ли я впечатлить окружающих? Да, пытался. Я совсем не нервничал. Я пришел туда с целью надрать задницы.

Мэджик был очень любезен со мной. Мы мало разговаривали, потому что я не подхалим, но он как будто приглядывал за мной. Много подбадривал в духе «Вперед, юноша». Те баскетбольные матчи были очень сильными, конкуренция там была мощной, а еще это был отличный способ поддерживать себя в форме. Я играл жестко, но не собирался показывать им все – лишь минимум, достаточный, чтобы в свои команды они вернулись встревоженными из-за меня.

Так что жизнь прекрасная. Даже лучше, чем прекрасна. Я впитываю в себя все, как губка. Я в Лос-Анджелесе, но не в Ла-Ла-Лэнде. Я развлекаюсь, я миллионер, и я знаю, что впереди меня ждет нечто еще большее, так что я в каком-то смысле живу на грани. Покупаю вещи, которые не следует покупать, вроде машин, одежды и игрушек.

Когда я только начал приходить на эти дворовые игры в УКЛА, я думал про себя, что я очень крут, но это не так. Я к тому, что там Мэджик. Он там всем заправляет. А я просто еще один чувак.

Мэджик распределяет команды и ведет счет. Он каждое утро приходит туда, чтобы заведовать всем шоу. В тех матчах он мог поймать тебя каким-нибудь обманным движением, а после промаха вскрикнуть: «Фол!» Мы все закатывали глаза, но это же Мэджик, поэтому он получал то, что хотел – прямо как в настоящей NBA.

Я был знаком с ним несколько лет и как-то пришел на его благотворительное мероприятие, Midsummer Night’s Magic. Я только что выиграл приз MVP, и он сказал мне: «Здоровяк, ни к чему оставаться одним лишь именем. Нужно владеть собственностью». А потом ушел прочь.

Я ехал домой