— Точно.

— Можно ли здесь найти какой-нибудь общий знаменатель?Интересно… — Отец на секунду задумался. — А знаешь, если общий знаменатель иесть, то я склонен считать — это тщеславие.

— Тщеславие?

— Да, я никогда не встречал убийцы, который не был бытщеславен… В девяти случаях из десяти именно тщеславие и ведет преступника кгибели. Убийца может бояться разоблачения, но при этом он страшно гордитсясобой и не может удержаться от хвастовства… И при этом он считает себя слишкомумным, чтобы попасться на этом. — Отец помолчал и добавил: — Убийце оченьхочется говорить.

— Говорить?

— Да. Понимаешь, совершив злодеяние, убийца чувствует себябесконечно одиноким. Ему хочется поделиться с кем-нибудь своей тайной — но этоневозможно. А раз так — ему приходится довольствоваться общими разговорами обубийстве: всесторонне обсуждать его, выдвигать различные версии… На твоемместе, Чарлз, я бы искал именно такого человека. Поезжай снова к Леонидисам,поболтайся среди них, разговори каждого в отдельности. Конечно, это не такпросто. Виновные или нет, они будут рады случаю поговорить с постороннимчеловеком, которому могут сказать многое из того, что не могут сказать другдругу. Но возможно, ты уловишь разницу. Человек, которому есть что скрывать, непозволит себе говорить в с е. Ребята из разведки знали это во время войны. Еслитебя взяли в плен, ты можешь назвать свое имя, звание, номер своей части, ноничего больше. Люди, пытающиеся дать дополнительную ложную информацию, почтивсегда выдавали себя. Заставь Леонидисов говорить, Чарлз, и следи внимательно:кто-то обмолвившись, может выдать себя.

Я передал отцу слова Софии о жестокости — о разных видахжестокости в этой семье. Отец заинтересовался.

— Да, — сказал он, — твоя девушка это верно подметила. Вбольшинстве семей есть какой-то изъян, какая-то трещина в броне. Большинстволюдей может справиться с одной слабостью, но с двумя и разного рода справиться,как правило, не может. Интересная штука — наследственность! Возьмем, к примеру,жестокость де Хэвилэндов — и качество, которое можно назвать«нещепетильностью», свойственное Леонидисам. С де Хэвилэндами все в порядке,потому что они щепетильны, а с Леонидисами все в порядке, потому что пусть онии нещепетильны, но зато очень добры. Но вот появляется потомок, которыйнаследует оба эти качества: жестокость и неразборчивость в средствах… Чуешь,куда я клоню?

Я уже думал об этом, только не этими словами. Отецпродолжал:

— Но не буду морочить тебе голову вопросаминаследственности. Все это не так легко и просто. Нет, мой мальчик, тебе следуетотправиться в Суинли-Дин и заставить их говорить. Твоя София права в одном: итебе, и ей нужна только правда. Ты должен докопаться до истины.

— И повнимательней с ребенком, — добавил отец, когда я ужевыходил из кабинета.

— С Джозефиной? Ты имеешь в виду не посвящать ее в своипланы?

— Нет, не это. Я имею в виду — присматривай за ней. Мы нехотим, чтобы с ней что-нибудь случилось.

Я молча уставилась на отца.

— Ну-ну, Чарлз. Один из живущих в этом доме — хладнокровныйубийца. А маленькая Джозефина, похоже, знает о происходящих в семействесобытиях лучше всех. Она, безусловно, была осведомлена о делах Роджера — пустьее вывод о растрате и оказался ошибочным. Но ее показания по поводуподслушанного абсолютно соответствуют истине. Да-да. Показания ребенка — всегдасамые надежные показания. Им всегда можно доверять. Не в суде, конечно. Детитерпеть не могут прямых вопросов, они начинают мямлить или глядят тупымиглазами и говорят, что ничего не знают. Лучше всего, когда они похваляются, какпохвалялась вчера перед тобой эта девочка. И таким образом из нее можновытянуть очень многое. Главное — не задавать ей никаких вопросов. Притворись,что ты уверен в полной ее неосведомленности в домашних делах. Это раззадоритее.

Отец помолчал и добавил:

— Но присматривай за ней. Она может знать несколько больше,чем требуется для полной ее безопасности.

Я отправился в «кривой домишко» (так я мысленно окрестилособняк Леонидисов) с легким чувством вины. Хоть я и рассказал инспекторуТавернеру о показаниях Джозефины относительно Роджера, но умолчал о еезаявлении насчет того, что Бренда и Лоуренс Браун состоят в любовной переписке.

Я пытался убедить себя: это чистой воды выдумка, веритькоторой нет никаких оснований. Но в действительности я просто чувствовалстранное нежелание помогать сбору дополнительных улик против Бренды Леонидис.Мне было жаль бедную женщину, окруженную решительно настроенными против неелюдьми. Если эти письма и существуют, несомненно Тавернер со своими мирмидонамиих рано или поздно найдет. Мне же не нравилась роль человека, бросающегоочередное подозрение на оказавшуюся в трудном положении женщину. Более того,она ведь торжественно поклялась мне: между ней и Лоуренсом ничего такого нет, ия был склонен больше верить ей, чем этому зловредному гномику Джозефине. Иразве Бренда сама не сказала, что у Джозефины очень даже «все дома».

Я вспомнил умное выражение круглых блестящих глазок девочкии отогнал прочь неприятную мысль о том, что у Джозефины очень даже «все дома».

Я позвонил Софии и спросил, можно ли мне снова прийти к ним.

— Пожалуйста, Чарлз.

— Как у вас дела?

— Не знаю. Вроде все в порядке. Полицейские продолжаютосматривать дом. Чего они ищут?

— Понятия не имею.

— Мы все начинаем нервничать. Приезжай поскорей. Я простосойду с ума, если не поговорю с кем-нибудь.

Я сказал, что выхожу немедленно. Когда я подъехал кпарадному входу дома, вокруг никого не было видно. Я заплатил таксисту, имашина уехала. Я заколебался, соображая, позвонить ли мне или войти без звонка.Дверь была открыта.

В это время за моей спиной раздался легкий шум. Я резкообернулся. В проеме живой изгороди стояла Джозефина и пристально смотрела наменя: лицо девочки было частично скрыто огромным яблоком.

Встретившись со мной взглядом, она отвернулась.

— Привет, Джозефина.

Ничего не ответив, девочка исчезла за изгородью. Я пересекдорожку и последовал за ней. Она сидела на неудобной деревянной скамьедекоративного пруда, болтая ногами и сосредоточенно вгрызаясь в яблоко, поверхсферической розовой поверхности которого ее глаза наблюдали за мной мрачно икак будто враждебно.

— Я снова приехал, Джозефина, — сказал я.

Это было никудышное начало, но молчание Джозефины и еенемигающий взгляд несколько обескуражили меня.