Войдя внутрь, я припомнил, как ребенком много раз терялся вэтом лабиринте. Дом Всевидящих веками копил произведения искусства, и коллекциябыла столь обширна, что внутри самого лабиринта имелось несколько путей; черезтуннель, огромную спираль и что-то похожее на старый вокзал, прежде чем вернутьобратно, окунув в следующий поворот. Как-то раз я несколько дней проблуждалздесь, пока наконец меня не обнаружили ревущим перед коллекцией синих башмаков,приколоченных к доске.

И вот я снова шел по нему, неторопливо разглядывая старыемонструазности, а также некоторые новые. Впрочем, сюда же затесались ипоразительно красивые вещи, такие, как огромная ваза, будто вырезанная изцельной глыбы огненного опала, а еще набор старинных глазурованных мемориальныхтабличек из какой-то отдаленной Тени, смысл и назначение коих не мог вспомнитьв семье никто. Я предпочел не срезать угол галереи и осмотрел то и другое:таблички мне особенно нравились.

Подойдя к огненной вазе и разглядывая ее, я насвистывалстарую мелодию, которой научил меня Грилл. Мне показалось, будто я слышу тихийшорох, но, взглянув туда-сюда по коридору, никого поблизости я не обнаружил.Почти сладострастные изгибы вазы молили о прикосновении. В детстве мне всегдазапрещали это делать. Я медленно протянул левую руку и положил ее на вазу. Онаоказалась теплее, чем я ожидал. Я скользнул рукой по поверхности. Застывшеепламя.

— Привет, — пробормотал я, вспоминая приключение,которые мы с ней разделили. — Сколько лет, сколько зим..

— Мерлин? — послышался тихий голос.

Я сразу отдернул руку. Казалось, заговорила сама ваза.

— Да, — отозвался я. — Да.

Снова шорох, и легкая тень шевельнулась в кремовомуглублении, над пламенем.

— Тс-с, — произнесла тень, вырастая.

— Глайт? — спросил я.

— Да-с-с.

— Быть не может. Ты ведь мертва уже много лет.

— Не мертва. С-спала.

— Я не видел тебя с тех пор, как был ребенком. Ты быларанена. Исчезла. Я думал, ты умерла.

— Я с-спала. Я с-спала, чтобы зарос-сли раны. Яс-спала, чтобы забыть. Я с-спала, чтобы вос-становить с-себя.

Я протянул руку. Потертая змеиная головка поднялась выше,легла мне на предплечье, и змея поползла, обвивая мою руку.

— Ты, несомненно, выбрала изысканную спальню.

— Я знала, что горш-шок — твое любимое мес-сто. Язнала, что, ес-сли подош-шду достаточно долго, ты с-снова придеш-шь с-сюда,чтобы выразить с-свое вос-схищение. Я знала, что вос-стану во вс-сем блес-ске,дабы приветс-ствовать тебя. До чего же ты вырос-с!

— А ты почти не изменилась. Чуть похудела,пожалуй… — Я осторожно погладил ее голову. — Приятно сознавать, чтостоль почитаемый семейный призрак по-прежнему с нами. Ты и Грилл, да еще Кергмасделали мое детство куда счастливее, чем оно могло оказаться.

Глайт вытянула голову и носом погладила мне щеку.

— Твой вид с-согревает мою холодную кровь, дорогоймалыш-ш. Ты далеко с-странс-ствовал?

— Да. Очень.

— Как-нибудь ночью мы будем ес-сть мыш-шей и леш-шать уогня. Ты с-согрееш-шь мне блюдс-се молока и расскажеш-шь о с-своихпохош-шдениях с-с той поры, как покинул пределы Вс-севидящих. Мы поищеммозговых кос-стей для Грилла, ес-сли он по-прежнему…

— Сейчас он, похоже, служит моему дяде Сухаю. А какКергма?

— Не знаю. Это было так давно.

Я прижал ее к себе, чтобы согреть.

— Спасибо, что ты ждала здесь в своем долгом сне, дабыпоприветствовать меня.

— Это больш-ше, чем дружелюбие и приветс-ствие.

— Больше? Что же тогда, Глайт? Что это значит?

— Мне ес-сть что показать тебе. Идем.

Она мотнула головой. Я последовал в указанном направлении —туда, где коридоры расширялись. Я ощущал, как Глайт дрожит на моей руке, времяот времени чуть слышно мурлыча.

Вдруг голова ее поднялась напряженно и стала слегкапокачиваться.

— Что случилось?

— Мыш-ши, — произнесла она. — Мыш-ши близко. Ядолш-шна поохотитьс-ся… пос-сле того, как покаш-шу тебе… это. 3автрак…

— Если ты хочешь сначала поесть, я подожду.

— Нет, Мерлин. Ты не долш-шен опоздать, что бы ни…привело тебя с-сюда. Что-то ваш-шное в воздухе. Позш-ше… пирш-шес-ство…паразиты…

Мы вступили в широкую и высокую часть галереи, освещеннуюнебесным светом через стеклянную крышу. Четыре большие части металлическойскульптуры — в основном бронза и медь — асимметрично располагались вокруг нас.

— Дальш-ше, — сказала Глайт. — Не здес-сь.

Я повернул направо за следующий угол и двинулся вперед.Вскоре мы подошли к очередному экспонату — на этот раз походившему наметаллический лес.

— Потиш-ше теперь. Потиш-ше, дорогой демончик.

Я остановился и принялся изучать деревья — светлые, темные,ясные, тусклые. Железные, алюминиевые, латунные — хороши. В те давние годы,когда я последний раз приходил сюда, ничего подобного не было. Не удивительно.Другие места тоже немало изменились.

Я зашагал вдоль леса.

— Теперь. Здес-сь. Поверни. Обратно.

Я зашел в лес.

— Дерш-шис-сь правее. Вот это, выс-сокое.

Дойдя до кривого ствола самого высокого дерева, яостановился.

— Это?

— Да-с-с. Преодолей его… вверх… пош-шалуйс-ста.

— Ты имеешь в виду — залезть на него?

— Да-с-с.

— Хорошо.

Единственное, что приятно в стилизованном дереве, так этото, что оно закручено, заверчено и сплетено таким образом, что ставить руки иноги на нем гораздо удобнее, чем кажется на первый взгляд. Я ухватился,подтянулся, нащупал место для ноги, вновь подтянулся, двигаясь вверх.

Выше. Еще выше… Футах в десяти от земли я остановился.

— Ух. Ну и что мне здесь делать?

— Лезь выш-ше.

— Зачем?

— С-скоро. С-скоро. Ты узнаеш-шь.

Я поднялся еще выше и тут ощутил — не столько зуд, скольконекое напряжение. Такое у меня иногда было, когда я попадал в опасное место.

— Там, наверху, путь, — сказал я.