Наверное, оттого, что происходившее было поистине превышеего крика, превыше любых деяний мореходов, силящихся уберечь корабль отпогибели на клыках коварного рифа…

Он поднялся на ноги и прямо посмотрел Всаднику в чёрныепровалы глазниц. Правильный, чтущий заветы предков сегван всегда ложится спатьобнажённым, в том числе и на корабле посреди моря, – и Винитар стоял передгрозным пришельцем в чём мать родила.

– Мои люди ни в чём не повинны перед тобой, –сказал он негромко. – Никто из них никогда не бывал в Шо-Ситайне. И предкиих, насколько я ведаю. А если за мной усматриваешь какую вину, так и спрашивайс меня, а не с них.

Всадник, как и следовало ожидать, ничего ему не ответил…Новое облачко сокрыло луну, и на несколько мгновений Винитар напрочь пересталчто-либо видеть, даже серебристые взблески на волнах вдали, там, где море былосвободно от тени… Сделать он ничего больше не мог, а потому стиснул кулаки истал просто ждать. Всякий мореплаватель, мало-мальски опытный на руле, даже сзакрытыми глазами умеет прикинуть ход судна и пройденное расстояние… За мигперед тем, когда должен был раздаться хруст смятого дерева и жалобный трескмачты, Винитар отчаянно напрягся всем телом, готовясь принять неминуемое…

Но ничего не случилось.

Лишь ненадолго окутало стылой, как из ледника, сыростью, аволосы мигом покрылись жемчужной россыпью влаги – так, словно корабль прошёлсквозь клок густого тумана, плывшего непосредственно по волнам.

Ветер оттащил прочь рваный край облака, и вновь выглянулалуна, озарив океан на много поприщ вокруг. Винитар завертел головой, разыскиваяВсадника, но море было пустынно – и впереди, и за кормой. Постояв ещё немного,кунс опустился на палубу и натянул добротное овчинное одеяло. Если бы не кисеяледяной сырости, облепившая тело, он точно решил бы, что ему примерещилось.

На эту ночь Волк не пошёл в крепость. Там у него имелосьжильё и сохранялись пожитки, но ему и раньше случалось ночевать в городе – либов какой-нибудь корчме, либо у достопочтенного горшечника Шабрака, отцаМулинги, – и никто ему за это не пенял, лишь бы он не опаздывал кутреннему уроку.

Волк шёл и думал о том, как расскажет Винойру о своёмрасставании с Пятнышком, и побратим звонко хлопнет себя руками по бёдрам:«Только смотри не проболтайся об этом людям из наших кочевий, парень! Они тебеголову оторвут и на кан-киро твоё не посмотрят! Ты хоть понимаешь, какую услугуим оказал?! Минует лето-другое, и здешние волки сделаются в два раза крупнейпрежнего…»

Пусть говорит, пусть подтрунивает. Волк и не подумаетобижаться. Совсем скоро от пристани отвалит большой торговый корабль. Он увезётза море меднокожего Винойра, вытащившего жребий скитальца. И с ним – Мулингу. Иеё отца, уже сговорившегося о продаже двора…

Странное дело, Волк всего менее ревновал девушку, которуюнедавно считал почти что невестой. Не точил ядовитый клык на побратима, еёвроде бы умыкавшего. Нет… Он беспокоился, приживётся ли шо-ситайнец в далёкойстране Саккарем, будет ли к нему милостива тамошняя Богиня, не покусится ликто-нибудь слишком алчный на его драгоценного жеребца по имени Сергитхар.Мулинга?.. Схлынула первая обида, и Волк обнаружил, что «измена» девушки вовсене погасила для него солнце. Если бы, к примеру, он не смог одолеть Ригномера,если бы Пятнышко разорвали псы на Кругу… ему было бы больней. Мулинга же, помнению венна, вольна была выбирать – тем более что он не успел даже попросить унеё бус. Может, с Винойром ей окажется не так хорошо, как она ожидает, и оназадумается, не сделала ли ошибку. Но это не его, Волка, дело.

Его дело – вызвать Наставника на поединок. Чтобы убить. Илисамому оказаться убитым.

– Потому что он – Волкодав. А я – Волк.

Молодой венн даже выговорил вслух эту формулу старинной, неведающей примирения вражды. Выговорил… да так и замер посреди степной дороги,что была дорогой лишь на ближних подступах к городу, а поодаль от стенраспадалась на дорожки и тропки, постепенно терявшиеся на травянистой равнине.Так текут реки халисунских пустынь, исчезающие в песке.

– Да чтоб я сдох, – прошептал он некоторое времяспустя, по-прежнему не двигаясь с места. Хорошо знавшие Волка немало удивилисьбы подобным речам. Венн слыл человеком сурового и строгого нрава и, в отличиеот многих других учеников, сквернословил исключительно редко.

Но теперь как раз и был тот самый исключительный случай, ибона Волка снизошло озарение.

Он наконец понял, что Боги всё-таки ответили ему. Онзагадывал об исходе грядущего боя с Наставником – и Они, вняв молению,ниспослали ответ. Только он, глупец, сразу не уразумел его. Зато теперь слышалГолос свыше так явственно, как если бы вернулся тот тихий вечер в Нарлаке ималенькая женщина, принятая им за деревенскую дурочку, вновь ласково взяла егоза руку. Нет никакой предопределённости, сынок. Ты торопишься узнать ответ, асам ещё не задал нужных вопросов. Ты ещё не совершил поступков, могущихнаправить судьбу, а главное – не обрёл Понимания, необходимого, чтобы ихсовершить. Так вот же, что будет, если ты не сумеешь прозреть… – И белоснежноебрюхо Молодого облила постыдная струйка. – А вот другой поединок. Такнадлежит биться зрячему…

Где-то далеко-далеко, в свободной степи, струился под лунойсеребристый мех Пятнышка, и в пушистой гриве путались звёзды.

Видишь, сынок? Ты вполне способен на это. Кажется, я неошиблась в тебе…

– Спасибо, матушка, – снова вслух тихо проговорилВолк. – Ты права. Клетки нужно ломать.

Стояла глубокая ночь – время, когда, согласно древнимзаконам, привезённым ещё переселенцами из Нарлака, городские ворота не открывалисьни перед кем, будь то хоть сам правитель страны. Однако на Тин-Вилену за всю еёисторию ни разу не покушалось ни одно неприятельское войско. А посему, хотяворота исправно запирались и до самого рассвета стояли закрытыми, –неусыпная стража на пряслах[10] не бдела, как где-нибудь вФойреге или в Кондаре. Да и стена была – громко сказано; не город окружала, авыселки отгораживала от Серёдки. Бедноту от богатеев, как иногда говорили.Всяких пришлых – от коренных. Впрочем, по обе стороны жил народ, не лишённыйозорной жилки и склонный порой к ночным похождениям, – то есть удобныеперелазы давным-давно были разведаны.

Волк преодолел тин-виленскую стену даже не один раз, адважды. Двор не слишком зажиточного горшечника Шабрака помещался, конечно, не встаром городе, а вовне. Вот только выселки эти располагались с другой стороны,не с той, откуда шёл Волк.

Внутри стен были прямые и узкие чистые улицы, вымощенныекамнем. Здесь можно было встретить стражников, здесь горели заправленные масломсветильники, а состоятельность жителей чувствовалась даже не по домам –достаточно было посмотреть на внушительные каменные заборы.