Выселки имели совершенно иной вид. Дворы здесь тожеогораживались глухими заборами, но в основном деревянными, сколоченными изгорбыля. А улицы хоть и отличались шириной, но были донельзя запутанными икривыми, ибо приезжие строились каждый как мог, и вдоль заборов отвоёвывал себепространство непобедимый бурьян.

И нигде – ни огонька.

Зелёные и людные днём, к ночи выселки превращались вглуховатое и определённо опасное место, очень мало подходившее для позднихпрогулок.

Но – только не для учеников Волкодава.

Нет, не то чтобы они были так уж уверены в собственнойнепобедимости. И не то чтобы их тут кто-то боялся. Нет, конечно. Истиннаяпричина крылась в чём-то другом, но вот в чём именно – Волк даже не пыталсярасспрашивать. Какое ему дело? Ему достаточно было и того, что люди из МладшейСемьи никогда не задирали его, а Шабраку эти молодцы в кожаных безрукавках,обшитых кольчужными звеньями, даже помогли найти хорошего покупателя, давшегоза дом и двор достойную цену…

Волк навылет прошёл две кривоватые улочки, не обращаяникакого внимания на подозрительные тени, маячившие за углами. Кто бы там нискрывался, на него они нападать не собирались, – он бы это почувствовал.Ворота Шабракова двора были уже заперты. Волк не стал беспокоить почтенногохозяина и его дочь, махнул внутрь прямо через забор.

Здесь на него свирепо и почти молча набросились дворовыепсы.

Как было принято среди тин-виленцев, Шабрак держал паруместных собак, и они сторожили хозяйство согласно обычаям своей породы.Любопытная сука высматривала и вынюхивала прокравшегося злоумышленника, аобнаружив его, звала кобеля, грозного, но порядком ленивого, – и уже тотмчался крушить. И если только воришка не падал сразу на землю, а сдуру пробовалотбиваться… хозяин двора мог и не поспеть к нему на подмогу.

Однако Волк был своим. На полпути псы узнали его запах и,очень смутившись, разыграли целое представление, притворяясь, будто на самомделе не нападали, а спешили приветствовать и скорее узнать, откуда это такразит волком. Молодой венн рассеянно потрепал две корноухие головы и сразупошёл в угол двора, где с вечера стояла его чаша с водой.

Псы, оказывается, успели досуха вылакать из неё всю воду. Волкдосадливо мотнул головой – не потому, что брезговал, просто уж очень великобыло стремление скорее, как можно скорее дать облик новообретённомуПониманию, – и зачерпнул свежей воды из дождевой бочки под свесом крыши.Сдерживая нетерпение, бережно утвердил чашу на земле. Опустился рядом с ней наколени и замер, успокаивая дыхание.

– Клетки нужно ломать! – наконец повторил онвслух. И, медленно выдыхая, занёс руку с развёрнутой, как для удара, ладонью…

Луна, отражавшаяся на поверхности, разлетелась на тысячусеребряных осколков – вода хлестнула из чаши во все стороны веером, облив Волкуколени и забрызгав стену клети. А сама чаша подпрыгнула, словно от удара покраю, и перевернулась в воздухе. По счастью, земля в углу двора была мягкая,так что посудина не разбилась.

Волк откинулся на пятки, закрывая глаза, и тут толькопочувствовал, до какой степени вымотал его этот длинный день. Зато теперь вдушу изливался покой, которого он не ведал уже давным-давно.

Тебя я знаю вдоль и поперёк.

Ты мог

Моим бы стать, пожалуй, близнецом.

В мой дом

Войдёшь и тоже знаешь что да как, —

Мой враг.

Тебя я знаю вдоль и поперёк.

Исток

Вражды потерян в изначальной тьме.

Ты мне

Роднее брата, ближе, чем свояк, —

Мой враг.

Тебя я знаю вдоль и поперёк.

Жесток

От прадедов завещанный закон.

Но он

С тобою навсегда нас вместе спряг,

Мой враг.

Тебя я знаю вдоль и поперёк.

Итог —

С такой враждой не надо и любви…

Живи

Сто лет. Удач тебе и благ,

Мой враг.

Вот что получается, когда слишком долго живёшь под каменнымкровом!..

Умом Волкодав понимал, что книжной странице полагалось бытьжелтовато-песочной – по свойству старой бумаги. Однако глаза упорно твердилииное. Траченный временем лист рисовался им муарово-серым, точно слой пепла изсамой середины кострища, оттуда, где огонь бушевал злее всего. Он покосился насвечку, стоявшую на столе. Пламя было бесцветным. Этакий язычок холодногосвета, безо всякой голубизны у фитилька и тёплой каёмки ближе к вершине. Венносторожно повёл головой – осторожно потому, что глаза ещё и перестали поспеватьза движением, воспринимая то, что должны были увидеть, словно бы с некоторойзадержкой. Резко повернуться значило заработать приступ отвратительной дурноты.Впрочем, он мог бы и не озираться. Весь остальной чертог храмовой библиотекитоже напрочь утратил присущие ему краски. Исчезла подчёркнутая воском и умелойполировкой живая, глубокая, благородная краснота деревянных полок, покоившихнесчётные фолианты. Лишились привычного облика корешки, украшенные тонадписями, то многоцветным узором, а иные и позолотой. Всё сделалось серым, илишь тонкие переливы на поверхности пепла позволяли узнавать мир идогадываться, каким он был прежде.

Волкодаву было уже знакомо это до крайности пакостноесостояние, вызванное, насколько он мог понять, жизнью под неблагословеннымкаменным спудом. Оно накатывало безо всякого предупреждения, длилось несколькомгновений, а потом отпускало. Венн крепко зажмурился и сидел так некотороевремя. Иногда это помогало.

Он даже прикрыл веки ладонью – и попытался как можно ярчевообразить себе привычную внутренность библиотеки. Благо проводил здесь немалуючасть времени, свободного от занятий с учениками. Другие обитатели крепости,младшие жрецы и особенно стража, вначале посмеивались над ним. Он не удивлялся.Он знал свою наружность головореза с большой дороги, наёмника, странствующегоискателя ратной поживы и приключений – в общем, человека, склонного мозолитьпальцы рукоятью меча, а не листанием книжных страниц. Когда он впервые пришёл вбиблиотечный чертог, старенький хранитель уставился на него в немом ужасе.Ждал, видимо, что диковатый с виду пришелец начнёт украдкой сдирать с книжныхобложек серебряные уголки.

«Взыскующему истины – укажи путь», – напомнил старикуВолкодав завещанное Близнецами.

Тот поджал губы:

«Мы здесь трактуем эти слова в том смысле, что не следуетотказывать никому, возжелавшему принять нашу веру…»

«Да? – прищурился венн. – А вот ВозлюбленныйУченик Сиридван, поясняя эти слова, некогда наставлял помогать советом ипоступком всякому стремящемуся преуспеть в благом деле…»