Вот тут Волкодав жадно придвинул к себе книгу, начистопозабыв и об исчезнувших цветах, и о напыщенной глупости Кимнота! Да плевать нанего, на Кимнота этого! Тиргей!.. Друг мой, Серый Пёс, брат мой… Прошу тебя ободном: не пытайся защитить меня, когда надсмотрщики придут меня добивать…Молодой учёный, чья память, помимо бездонных познаний о скрытой жизни пещер,хранила едва ли не всю классическую поэзию Аррантиады… Этого – заменить! И рукинадсмотрщика по имени Волк, равнодушно, по-деловому, без гнева и злобы переломавшегоему позвонки. Тиргей… К Небесной Горе, брат мой, можно подниматься всю жизнь,обретая и обогащаясь. Так и с Истовиком-камнем: ты не повесишь его на цепочку ине вправишь в браслет. Ты просто будешь искать его, находя по пути гораздобольше, чем предполагал… Сквозь решётки правильных буквиц протягивал руку давносгинувший друг, сумевший добраться к нему хотя бы так – посредством сочиненийсвоего погубителя.

Ведь должен же был этот Кимнот, прежде чем начинать хаятьТиргея, воспроизвести на своих страницах хоть какие-то его умозаключения?.. Авпрочем, как знать? Может, он не удосужился привести и двух слов учёногосупротивника, которого надумал не просто победить в споре – вовсе со светусжить?..

– Наставник, – почтительно окликнул Волкодавамолодой голос, долетевший сквозь сумрак чертога. Венн поднял голову и убедился,что ночное зрение, дар прародителя-Пса, его ещё не покинуло. На порогебиблиотеки стоял Винойр.

Звать Наставника на урок считалось весьма почётнойобязанностью. Волкодав разглядел улыбку Винойра. Похоже, сегодня никто неоспаривал у паренька эту честь. Сегодня Винойр будет творить кан-киро вместе сдрузьями и учителем в самый последний раз. Назавтра он уезжает.

Волкодав молча закрыл книгу, потушил пальцами свечку и пошёлза учеником каменным коридором наружу.

Они уже ждали его, рассевшись во внутреннем дворике. Их былооколо двух десятков – совсем новые уноты и те, кто успел застать ещё госпожуКендарат. Волкодав не делал между ними различий. «Если ты видел два урока, атвой друг – только один, у тебя уже есть что ему посоветовать…» – наставляликогда-то его самого. Он обвёл глазами ряд обращённых к нему молодых лиц, хорошознакомых и ещё не успевших таковыми стать… и сразу отметил, что между ними небыло Волка. Очень странно. До сих пор Волк не отлынивал от занятий, скореенаоборот: являлся даже жестоко простуженным, даже с только что вывихнутой, ещёне зажившей рукой. Что же с ним произошло на сей раз?.. Наверное, всё тот жеВинойр, его побратим, мог бы ответить… Волкодав не стал спрашивать.

Он кивнул чёрному мономатанцу Урсаги, и тот, живо подбежав,с поклоном остановился на удалении шага и вытянутой руки – это именовалось«расстоянием готовности духа». Венн протянул ему обе руки, предлагая схватить,и Урсаги, мягко прыгнув вперёд, сейчас же точно клещами стиснул его запястья.Но пока длился прыжок, Волкодав столь же мягко прянул навстречу налетевшемумономатанцу и чуть мимо него, а руки тем временем расходились – одна вниз,другая наверх, – и остановить их движение было уже невозможно. Но силаразгона ещё не была исчерпана, чернокожий проскочил вперёд, окончательноутрачивая равновесие, и, когда Волкодав шагнул ему за спину и несильно толкнулв бок – только и успел, что разжать руки и резко бросить их под себя,разворачивая рёбрами ладоней, чтобы приняли тяжесть падающего тела, дали емувстретиться с землёй не плашмя, а плавно, начиная с лопаток.

– Ух ты, – послышался тихий вздох кого-то изновеньких. Наверное, парень считал, что уж ему-то такого никогда не постичь, иречь шла даже не о показанном Наставником приёме – об искусстве падения,которое явил сливово-чёрный Урсаги. Со всего маха на землю! Навзничь притом!..Как же так – на спину, да чтобы не покалечиться?.. Ему-то всю жизнь внушалисовершенно иное…

– «Вечно Небо и нерушима Земля», – назвал Волкодавухватку, только что сокрушившую нападение мономатанца. И кивнул унотам –пробуйте, мол.

– Я тебе доверяю…

– И я тебе доверяю… – вразнобой и негромкоогласило двор ритуальное приветствие кан-киро.

Волкодав отошёл в сторону и опустился на кем-то заботливорасстеленный коврик. Ему показалось, будто серый цвет, в который с некоторыхпор окрасился для него мир, начал утрачивать оттенки и переливы, всё болеераспадаясь на чёрный и белый.

Он не успел поразмыслить об этом. С той стороны, гдепоместились новые уноты, раздались резкие голоса. Потом вовсе крики. И почтисразу – резкие шлепки ударов.

– Так! – сказал Волкодав, поднимаясь на ноги. Поэтому слову те из учеников, кто ещё продолжал постигать тщету нападения на Небои Землю, замерли на местах, а Наставник отправился туда, где честное обучениебоевому искусству сменилось мордобоем, чуждым благодати и красоты. Подобноехотя и редко, но всё же иногда происходило на уроках, – конечно, не средистарших, а между новичками, ещё не усвоившими: кан-киро есть наука Любви. Чтотам у них на сей раз?.. Кто-то кого-то слишком жёстко отправил в объятия Землии тот, обидевшись, накинулся в ответ с кулаками?..

Подойдя, он сразу понял, что всё было гораздо хуже. Причинассоры крылась не в вывернутой руке и не в ушибленном локте. Старшие,оказавшиеся, к счастью, поблизости, уже растащили драчунов и крепко держали,пресекая неумелые попытки высвободиться. У одного из парней, темноволосого,желтокожего халисунца Бергая, вовсю растекалась из носу красная юшка. Удругого, обветренного зеленоглазого Сурмала, родившегося на юге Саккарема,успело распухнуть ухо и уже заплывал, наливался цветом грозовой тучиполновесный синяк на скуле. Но боевой запал ещё не иссяк: задиры продолжалиорать во всё горло, изобличая один другого сыном блудницы, порождением вшивогоосла и даже выкидышем прокажённой. И, словно этих словесных чудес было ещёнедостаточно, оба взаимно поносили народы, сумевшие породить столь мерзкиесущества. Халисун объявлялся страной распутных женщин и трусливых мужчин: «Мывас, степных шакалов, в старину били и всегда бить будем!» Халисунец огрызался,провозглашая Саккарем родиной болотных пиявок, у которых по жилам вместо кровитечёт жидкое дерьмо: «Мы вас, жабье отродье, сапогами привыкли давить – и ещёподавим…»

Присутствие Наставника на них очень мало подействовало.

– Так, – повторил Волкодав. – Вы продолжайте,почтенные, я подожду.

Это вызвало смешки старших унотов, а участники перебранкизамолкли, как по команде. Можно продолжать выкрикивать непримиримому недругуоскорбления, когда тебя крепко держат, пытаются зажать рот или больно тычуткулаком в рёбра. Но не тогда, когда над тобой начинают смеяться!

Халисунец и саккаремец, размышлял между тем Волкодав. Да,тут не за оторванную пуговицу биться пошли. Это вроде того, как если бы менякогда-то, мальчишкой, заставили вежливо и уважительно бороться с сегваном…

Вслух он сказал:

– Хорошо. Так чего же вы, мои почтенные, меж собою неподелили?

– Этот последователь бесплодной Богини… –немедленно начал уроженец халисунских равнин. В ответ тотчас раздался рыкнепокорённого Сурмала: