расслабленно, насколько возможно в путах, и хвост его даже не пошевелился, когда взбешённый Марк потянулся за револьвером. А вот уши Тэмина прижались к голове, и он тихо заскулил, как побитая собака.

Я встал между пленниками и стрелком. Сам не знаю зачем — мне и самому хотелось вышибить им мозги. Искупление, исправление, тихо подсказал мысленный голосок Айштеры. Проклятые рудники, от которых умираешь месяцами, вторил знахарке тенор Даичи. Или, на худой конец, церковный костёр.

Насилу удалось уговорить Марка опустить оружие. Лишь когда я упомянул, что пуля в лоб станет для них незаслуженным милосердием, стрелок прекратил пялиться на меня так, будто прикидывал, где проделать новую дырку. Он резко отвернулся, сунул револьвер и кобуру и, сгорбившись, пошёл к пепелищу.

Общую могилу для хуторян рыли молча. Потом мрачные возницы стали забрасывать в неё мертвецов. Когда дошёл черед до девочки, Марк стянул свой добротный плащ, завернул в него хрупкое тело, припал на колени и бережно опустил его в могилу.

Лишь когда обоз выбрался из леса на проторенную дорогу до Радианта, я выдохнул с облегчением.

Больше похорон не предвиделось.

Но на следующее утро жизнь показала, что любые предвидения ничего не стоят.

Кто-то задушил Тэмина и мага-культиста. Их шеи обвивали синевшие следы пальцев, выпученные глаза смотрели в пустоту, на губах блестела слюна.

Пленных охраняли в две смены Утимару, ещё не до конца оправившийся от ран, и Айштера. Первой сидела знахарка. Перед тем как уйти спать, она проверила подопечных: были живы. А вот Утимару, по его признанию, к рассвету задремал — и уснул так крепко, что его не разбудили даже предсмертные хрипы. Он чуть виновато моргал, закутавшись в плащ так, что торчала лишь голова, — его ощутимо знобило.

Утимару я в качестве предполагаемого убийцы не рассматривал. Даже здоровому фелину едва ли под силу задушить кинота, куда уж раненому. По схожей логике отметались все, кроме Энель, Хесона и Марка. Мелькнула мысль о Йоване, но она, хоть и жилистая, развитыми мускулами похвастать не могла.

Я опросил тех, кого подозревал, с глазу на глаз.

— Не мой стиль, — сказала Энель. — Я бы начала с того, что медленно спустила с них кожу. Но мы же договорились, что продадим их, разве нет?

— Чего ради мне марать об этих ничтожеств руки? — фыркнул Хесон. — Если бы я захотел развлечься, то освободил бы их и вручил каждому по клинку. В бою резать веселее. Отбросы не стоят того, чтобы убивать тайком.

— Это был не я, — мрачно произнёс Марк. — И я очень об этом жалею.

Он поколебался, но всё же продолжил:

— У меня была семья в деревне под Радиантом. Отправившись в Область Аномалий, я рассчитывал провести там неделю, от силы две… А вернулся, проблуждав почти год и потеряв всех, с кем шёл. Иногда течение времени там искажается… Я думал, что пробыл в Области не больше месяца.

Он скрипнул зубами.

— Когда я добрался до дома… дома больше не было. Мелкая банда — их много водилось в ту пору, из неудачников, которые не могли пробиться в Область и промышляли разбоем. Та девочка… — Марк прерывисто вздохнул. — Напомнила мне о дочери. Так что я с радостью убил бы их, не задумавшись ни на секунду. И мне жаль, что кто-то добрался до них вперёд меня — я рассчитывал подкинуть дровишек в их костёр. Но я доволен и тем, что увидел напоследок их мёртвые рыла.

Когда Марк упомянул о дочери, он коснулся амулета на шее, и я осознал, что именно он желал потребовать у Колыбели. Какую ошибку исправить, чью гибель предотвратить. Ведь, как ни крути, это Область отняла у него шанс защитить семью — будет справедливо, если она и вернёт её.

Ради такого можно рискнуть рассудком и жизнью.

Короткое расследование ничего не дало. Перед рассветом Марк охранял другой конец лагеря в компании с одним возчиком, простым как две копейки парнем. При всём желании тот не сумел бы придумать свою правдоподобную ложь или умело придерживаться чужой.

Тем и закончились мои попытки добиться правосудия.

Или правосудие и состояло в том, чтобы предать смерти преступников? Больше никто не возражал против такого исхода — если не считать Айштеры. Но даже её сострадание подверглось испытанию. По признанию знахарки, когда она узнала про смерть бандитов, то испытала, вдобавок к скорби, и щекочущее чувство удовлетворения.

— Если принять путь авантюриста означает принять радость от того, что умирает другой, то я не хочу идти по нему. Ты говорил, что быт авантюриста — это рутина, грязь и лишения. Но это не полный список. К нему надо добавить насилие. И к нему я не… Я отказываюсь принимать это. Отказываюсь быть авантюристом, если буду радоваться смертям. Пусть это и расстроит маму… Но я не она. Я не могу быть как она, — сказала она и поспешно добавила: — Но это не значит, что я не помогу тебе избавиться от проклятия. Я пройду с тобой до конца. Просто… Не знаю, что будет потом.

Вместо ответа я обнял Айштеру, погладив по спине.

Долго же до неё доходило.

Остаток дороги мы преодолели без происшествий. Но мысль о том, что поблизости находился убийца, изрядно трепала нервы.

Внутреннее напряжение отпустило меня лишь к вечеру, когда на горизонте показались очертания Радианта.

Глава 15

Ворота как раз собирались закрывать на ночь, когда на подъёмный мост заехала первая обозная повозка. Недовольство капитана караула заглушили монеты, которые перекочевали к нему из рук Даичи.

Он щедро добавил сверх положенной платы за въезд, объяснив, что в телегах лежит самый обыкновенный груз — доспехи, заготовки под артефакты, руда для мечей, а также рисовое вино, которым славился Фецит.

— В общем, самое необходимое для бастиона, который охраняет покой верных последователей света, — добавил купец со смешком. Он многозначительно позвенел мешочком с монетами, который не спешил убирать, даже отсчитав плату.

Капитан, человек в возрасте, понимающе поиграл бровями и приосанился. Один стражник полез было к повозкам, заявив, что нужно более тщательно досмотреть груз. Начальник смены окрикнул его, и он, вжав голову в плечи, поспешно ретировался.

— Вижу, фелин вы честный, а нам, признаться, неохота полночи в ваших телегах копаться, — сказал капитан. Даичи сунул ему накладную, в которой страж порядка размашисто расписался, даже не прочитав, и забрал увесистый мешочек.

— Катите, — великодушно махнул он ладонью и отправился к сторожку, напоследок предупредив: — Наёмников пусть обвяжут, без этого никак.

Что такое «обвязка», я узнал совсем скоро. Каждому авантюристу, который носил при себе меч или иное боевое оружие, нужно было спрятать его в ножны. Их обматывали бечёвкой, на которую сургучом прикрепляли бирку. За это тоже полагалось платить, и я отдал мзду за себя и Энель тощему парню с усталым лицом. Кинжал Айштеры под закон не попадал, что я нашёл забавным. В чём смысл устраивать такие предосторожности, если при уличной потасовке всё равно будет обнажена сталь?

Моё недоумение лишь усилилось, когда стражник начал объяснять местные порядки. А они оказались суровыми: зачинщика любой потасовки, даже той, где обошлось парой разбитых носов, на месяц отправляли в тюремные казематы с правом досрочного выкупа. Деньги выходили приличные. Например, чтобы вызволить одного разумного, требовалось заплатить всё, что я и мои спутницы заработали за охрану каравана, да ещё и добавить сверху.

Куда хуже обходились с теми, кто ломал бирку. Если стража ловила таких удальцов, то они могли провести в темнице до полугода, и выкупить их было невозможно. А уж если дело дошло до убийства, то тут был путь один — на рудники, искупать прегрешение тяжким трудом на благо общества.

Если везло, преступник попадал в обычные карьеры, откуда возвращался спустя несколько лет с надорванным здоровьем. Если удача не улыбалась бедолаге, его отправляли в номмский рудник, который быстро превращал его в живой труп, а затем ещё быстрее добивал.

Губернатор Радианта держал город в ежовых рукавицах, поскольку в него стекались авантюристы не только со всего Миделия, но и парочки окрестных королевств. И за ними нужен был глаз да глаз.

Авантюристы на Эксдилике были подобны ковбоям из фильмов про Дикий Запад. У них не существовало цельного общества; на всесолнечном авантюрист буквально означал «глупец, что гонится за мечтой». Их традиции и устои формировались не единой международной гильдией, а стихийными порывами одиночек, которые увековечивали себя в легендах. В своих делах они руководствовались лишь расплывчатым