Его кабинет представляет собой квадратнуюкомнату. За столом вся стена уставлена книжными шкафами, на стене напротивдвери красуется довольно внушительная реклама его личных достижений. Я быстрооглядываю их: почетный член клуба «Ротари», доброволец-бойскаут в юности,грамота «Лучшему адвокату месяца», по крайней мере две научные степени,фотография, на которой Род запечатлен с каким-то краснолицым политиком, членомКоммерческого совета. Этот парень все готов заключить в рамку и повесить настенку.

Слышу, как тикают часы, когда мы усаживаемся исмотрим друг на друга через огромный, выбранный по каталогу стол американскогоделового стиля.

— Извините за настырность, — начинаю я, — номне действительно нужна работа.

— Когда вы оканчиваете учебу? — спрашивает он,наклонившись и облокачиваясь на стол.

— В следующем месяце. Я знаю, по правилам игрыя пришел с опозданием, но этому есть веская причина. — И затем рассказываюисторию моих отношений с «Броднэкс и Спир».

Когда я подхожу к «Тинли Бритт», стараюсь изовсех сил нажать на предполагаемую его неприязнь к большим фирмам.

Неприязнь проистекает из естественного чувствасоперничества, которую обычно испытывают такие мелкие людишки, как мой приятельРод, простецкий адвокат, по отношению к напыщенным, утонченным мальчикам, чтослужат в городских небоскребах. Я немного привираю, говоря, что «Тинли Бритт»хотела обсудить вопрос моей занятости, а затем ловко вворачиваю нужный мнепунктик насчет того, что я просто никогда бы не смог работать на большуюкомпанию. Это совсем не в моей натуре. Я слишком независим и хочу представлятьлюдей, а не большие корпорации.

Весь рассказ занимает меньше пяти минут.

Он умеет слушать, хотя и немного нервничает,так как за спиной звонят телефоны. Он заранее знает, что не возьмет меня, и,таким образом, тянет время, ждет, когда истекут мои десять минут.

— Они продешевили, — говорит он любезно, когдая заканчиваю.

— Но, возможно, это и к лучшему. — Я кроток,как агнец, ведомый на заклание. — Однако я готов работать. Я окончу средипервой трети курса по оценкам. Я обожаю проблемы недвижимости и занимался надвух соответствующих спецкурсах. И хорошо прошел оба.

— Да, мы много занимаемся недвижимостью, —заключает он с большим удовлетворением, как будто это самое прибыльное дело насвете. — И судебными процессами, — добавляет он с еще большим удовлетворением.Немногим больше, чем обычный кабинетный практик и делопроизводитель, возможно,очень поднаторевший в том, чем занимается, и способный на этом неплохозарабатывать для беспечального образа жизни, он хочет еще и казаться одареннымсудебным борцом, а с моей точки зрения — дураком-законником. Он говорит обэтом, потому что так принято у юристов, это обычные хитрости. Я мало с кемзнаком из них, но еще не встречал такого, который не уверял бы, что может датьв суде пинка в любую задницу.

Мое время истекает.

— Я работал, когда учился. Все последние семьлет. Ни одного пенни помощи от семьи.

— Что это была за работа?

— Да за любое дело брался. Сейчас вот работаюв «Йогисе», обслуживаю столики и бар.

— Вы бармен?

— Да, сэр. В том числе и бармен.

Он держит мою анкету.

— Вы холостяк, — произносит Нанли медленно. Ноэто написано там черным по белому.

— Да, сэр.

— Есть серьезный роман?

А это уже совсем не его дело, но я не в томположении, чтобы возражать.

— Нет, сэр.

— Но вы не голубой, а?

— Нет, конечно, нет. — И мы, гетеросексуалы,дружно улыбаемся. Мы с ним белые парни, очень правильные во всех отношениях.

Род откидывается назад, и лицо его становитсявнезапно серьезным, словно предстоит очень важное и неотложное дело.

— Мы уже несколько лет не нанимаем новыхслужащих. Но интересно, сколько сейчас большие фирмы в городе платят своимновобранцам?

Для такого вопроса есть причина. Что бы я ниответил, он разыграет ужасное недоверие при упоминании о невероятных заработкахв небоскребах. Но худо-бедно, это заложит фундамент нашего разговора о деньгах.

Врать бесполезно. Он, наверное, имеетдостаточное представление о разнице в заработках. Юристы обожают посплетничать.

— «Тинли Бритт» — сторонники самого высокогожалованья. Я слышал, что зарплата иногда доходит до пятидесяти тысяч долларов.

Я еще не закончил, а он уже трясет головой.

— Не шутите, — говорит он в замешательстве. —Не надо шутить.

— Но я не настолько дорог, — быстро заявляю я.Я уже решил продать себя задешево любому, кто сделает предложение. У менянизкая планка, мне бы только зацепиться здесь, и тогда я буду усердно работатьпару лет, а потом, может быть, подвернется что-нибудь еще.

— Что у вас на уме? — спрашивает он, словноего могущественная маленькая фирма может действовать наравне с большимиребятами, а другое положение было бы просто унизительно для него.

— Я буду работать за половину суммы. Задвадцать пять тысяч долларов. Я согласен на восемьдесят часов в неделю, язаймусь всеми «протухшими» делами, буду делать всю черную работу. Вы, и мистерРосс, и мистер Перри можете отдать мне все дела, за которые теперь ни за что быне взялись, и я закончу их в полгода. Обещаю. Я отработаю свое жалованье впервые же двенадцать месяцев, а если нет, тогда сам уйду.

Род открыл рот, блеснули зубы. В глазахзапрыгали огоньки при мысли, что все дерьмо будет вычищено из его конюшни и этосделает кто-то другой, а не он. В этот момент раздался громкий дребезжащийзвонок по внутреннему телефону, и я услышал голос секретарши:

— Мистер Нанли, вас ждут.

Я бросаю взгляд на часы. Прошло всего восемьминут.

Он смотрит на свои. Хмурится, а потом говорит:

— Интересное предложение. Дайте подумать. Ядолжен поговорить с партнерами. Каждый четверг утром мы встречаемся для обменамнениями. — Он встает. — Я обсужу с ними ваше предложение. Мне, по правдеговоря, не приходила в голову такая перспектива. — Он обходит стол и уже готовменя выпроводить.

— Я буду работать, мистер Нанли. Двадцать пятьтысяч в год устроят и меня, и вас. — И пячусь к двери.

На минуту он останавливается, словноостолбенев.