У нее задрожал голос.

– Мужайтесь, мадемуазель.

– Ничего от него не осталось, от моего мужества. Всевыдохлось за эти недели. Надеялась, надеялась, даже в последнее время, вопрекивсему все равно надеялась…

Я ничего не мог понять.

– Пожалейте беднягу Гастингса, – заметил Пуаро. – Он ведь незнает, о чем мы говорим.

Она взглянула на меня тоскливыми глазами.

– Майкл Сетон, летчик, – сказала она. – Мы были помолвлены…

Я был как громом поражен.

– Так вы об этом говорили? – спросил я, повернувшись кПуаро.

– Да, мой друг. Я уже знал сегодня утром.

– Откуда? Как вы догадались? За завтраком вы вдруг сказали,что вас осенило.

– Так оно и было, мой друг. Я посмотрел на первую страницугазеты, вспомнил вчерашний разговор за обеденным столом и понял все.

Он снова повернулся к Ник.

– Так вы узнали еще вчера?

– Вчера. По радио. Я сказала, что иду звонить. Мне хотелосьвыслушать новость одной, когда… если… – Она судорожно глотнула. – И я услышала…

– Я понимаю, понимаю. – Он взял ее за руку.

– Это был какой-то кошмар! А тут еще эти гости… Не знаю, какя выдержала. Я была как во сне. Делала все, что полагается, а сама словновидела себя со стороны. Это было такое странное чувство…

– Да, да, я понимаю.

– Ну а потом, когда я пошла за пледом, я вдруг не выдержалаи расплакалась. Я, правда, быстро взяла себя в руки. Тут еще Мегги что-токричала мне о своем жакете. Потом она наконец взяла мою шаль и вышла, а янемного попудрилась и подрумянилась и тоже вышла. И увидела ее мертвую…

– Я понимаю, страшное потрясение.

– Да нет, не в этом дело! Я разозлилась! Мне было жаль, чтоэто не я! Я хотела умереть – и на тебе, осталась жить, да еще, может быть,надолго. А Майкл умер – утонул где-то в Тихом океане.

– Бедное дитя.

– Я не хочу, вы слышите, не хочу жить! – крикнула она внесебя.

– Я знаю… знаю. Для каждого из нас приходит время, когдасмерть кажется заманчивей жизни. Но это проходит – и горе проходит, и грусть. Японимаю, что вы сейчас не можете мне поверить. И незачем такому старику, как я,все это говорить. Пустые разговоры, все, что я говорю сейчас, – для вас пустыеразговоры.

– Вы думаете, я забуду и выйду за кого-нибудь другого?Никогда!

Она сидела на кровати вся раскрасневшаяся, стиснув руки, и,право же, была необыкновенно хороша.

– Нет, что вы, – ласково ответил Пуаро. – Я ничего подобногоне думаю. Вам выпало большое счастье, мадемуазель. Вас полюбил отважныйчеловек, герой. Как вы с ним познакомились?

– В Ле-Туке, в сентябре прошлого года. Почти год тому назад.

– А ваша помолвка произошла…

– Вскоре после Рождества. Но мы должны были ее скрывать.

– Почему же?

– Из-за дяди Майкла, старого сэра Мэтью. Он любил птиц иненавидел женщин.

– Но одно другому не мешает!

– Нет, я совсем не то хотела сказать. Просто он был большойчудак. Считал, что женщины губят мужчин. А Майкл от него во всем зависел. СэрМэтью страшно гордился Майклом, дал ему денег на постройку «Альбатроса» и обещалпокрыть все расходы, связанные с кругосветным перелетом. Этот перелет был ихсамой заветной мечтой – его и Майкла. В случае удачи сэр Мэтью обещал выполнитьлюбое его желание. И даже если бы дядюшка заартачился, это было бы не так ужстрашно. Майкл стал бы… ну, чем-то вроде мировой знаменитости, и рано илипоздно дядюшке пришлось бы с ним помириться.

– Да, да, понятно.

– Но Майкл сказал: если что-то станет известно раньшевремени, все пропало. Нам надо было держать нашу помолвку в строжайшей тайне. Ия молчала. Никому ни слова не сказала, даже Фредди.

Пуаро застонал.

– Ну что вам стоило рассказать мне?

Ник удивленно посмотрела на него:

– А зачем? Какая же здесь связь с этими таинственнымипокушениями? Нет, я дала Майклу слово, и я его сдержала. Но что это была замука – все время думать, волноваться, сходить с ума! И еще удивлялись, что ястала нервная! А я ничего не могла объяснить.

– Я понимаю.

– Он ведь уже один раз пропадал. Тогда он летел в Индию надпустыней. Это было ужасно, но потом все обошлось. Оказывается, у него что-тослучилось с самолетом, но он все уладил и полетел дальше. И я все времяубеждала себя, что и на этот раз все будет так же. Все говорили, что его нет вживых, а я твердила себе, что с ним ничего не случилось. И вот вчера…

У нее оборвался голос.

– Значит, вы до вчерашнего дня надеялись?..

– Не знаю. Скорее всего, просто отказывалась верить. Самоеужасное, что ни с кем нельзя было поделиться.

– Воображаю себе. И вы ни разу не проговорились, ну, скажем,мадам Райс?

– По совести говоря, иногда чуть не срывалось с языка.

– А как по-вашему, она не догадывалась?

– Едва ли. – Ник задумалась. – Она ни разу ничего такого несказала. Иногда, правда, намекала. Насчет того, что мы с ним очень подружились,ну, словом, в этом духе.

– А вам не пришло в голову все рассказать мадам Райс послесмерти дядюшки мсье Сетона? Вы знаете, что он умер на прошлой неделе?

– Знаю. Ему делали операцию или что-то в этом роде. Тогда я,очевидно, могла бы рассказать кому угодно. Но это было бы довольно некрасиво,правда? Я хочу сказать, что это могло показаться хвастовством – именно сейчас,когда газеты только и пишут что о Майкле Сетоне. Слетятся репортеры, начнутбрать интервью. Дешевая шумиха. И Майклу это было бы противно.

– Согласен с вами. Но я имел в виду, что вы могли бы, необъявив об этом публично, лишь поделиться с кем-нибудь из друзей.

– Одному человеку я намекнула, – сказала Ник. – Мне… ярешила, что так будет честнее. Но я не знаю, насколько он меня понял.

Пуаро кивнул.

– Вы в хороших отношениях с вашим кузеном, мсье Вайзом? –спросил он, довольно неожиданно меняя тему.