вызвав у британского аристократа желание пожать ему руку. – Если не грешить против истины, у объявленных декадентскими авторов есть немало талантливых картин. Просто здесь собрано воплощение крайностей, в большинстве своём бездарных.

– …Сокрушительная экспрессия! Чувственность, натурализм, обнажённое в искреннем единении с природой естество, – донеслось до них щебетание молодой художницы. – Женщина не просто выписана, она изваяна! Её первобытный сексапил только на первый взгляд производит отталкивающее впечатление. В действительности же на картине с удивительной точностью отражён мощный сексуальный призыв, неотразимый для самца-дикаря.

– Дорогая фройлян Элен! – Валленштайн осмелился прервать её бурный монолог. – Пусть я в недостаточной мере дикарь и не прихожу в восторг от висячих прелестей лиловой мадам, но точно знаю: перед нами не Пикассо, а подражатель. Полотна мастера в соседнем зале. Рекомендую поспешить, пока здесь не появилась свита доктора Геббельса.

– А вы не из свиты?

Он с нескрываемым превосходством указал глазами на нашивку Службы безопасности.

– К счастью, нет. Присматриваю, анализирую.

– Что же, спасибо за совет, – она резво зашагала в соседний зал. Её коричневое пальто с норковой оторочкой и россыпью золотых волос поверх воротника мгновенно затерялось в толпе ценителей авангарда.

– Прошу простить её, барон. Эта вечная взбалмошная нетерпеливость… Я устал повторять, что такое поведение на людях неэтично и некорректно.

– Зато привлекает мужчин. Мы любим экспрессивных женщин, пока на них не женимся.

– А вы женаты, герр оберштурмфюрер? Вам, как образчику нордической внешности, сам фюрер велел бы продлевать род.

– Пока женат только на службе, сэр. Но не против двоежёнства.

Они протолкнулись в соседний зал. Там Элен увидела наконец настоящего Пикассо, пусть и не лучшие его образчики. Девушка обворожительно улыбнулась офицеру самой безотказной улыбкой из стратегического арсенала. Увы, выстрел пришёлся мимо цели. Галантный эсэсовец переключил внимание на другую женщину.

Англичанка удивилась не его непостоянству, а своему возмущению. Ревнует немца, встреченного лишь несколько минут назад? Нет, скорее считает собственностью всех мужчин поблизости. Поставив себе уничижительный диагноз, Элен украдкой принялась рассматривать соперницу, чей остроносый профиль показался смутно знакомым.

Старше лет на пятнадцать, держится с превосходством и одновременно с поразительной раскованностью. Гладкие чёрные волосы под элегантной шляпкой не соответствуют арийскому идеалу, но по резкости черт можно безошибочно определить немецкое происхождение. Тёмные, глубокие и беспредельно порочные глаза глядят на фон Валленштайна с лёгким интересом, который сменяется гримасой отвращения. Элен, бочком приблизившаяся к паре, уловила обрывки разговора.

– Даже не представляла, что рейхсминистр будет здесь.

– Увы. Ваши с ним разногласия – ни для кого не секрет. Поэтому…

– Поэтому мне лучше удалиться, чем ещё раз выслушать колкости или сальности. Что же, я вам обязана, барон, за предупреждение.

Подобраться незамеченной не удалось. Офицер, казалось бы, увлечённый разговором с брюнеткой, продолжал бросать взгляды вокруг, точно ожидал внезапного нападения.

– Познакомьтесь! Вы практически тёзки. Фройлян Хелена Рифеншталь и моя гостья леди Элен Колдхэм.

Ну у него и знакомые, охнула про себя названая гостьей. Это же Лени Рифеншталь, режиссёр знаменитого агитационного фильма «Триумф воли» о съезде НСДАП, лучшего рекламного кино нацизма!

Киношница легко пожала протянутую руку и, не глядя на Элен, обронила:

– Буду рада видеть вас на премьере «Олимпии» в следующем месяце.

Она испарилась, не ожидая ответа, замотанная в меха, которые стоили, наверно, целое состояние.

– Примем предложение?

К Элен с ретирадой потенциальной соперницы вернулась прежняя женская самоуверенность.

– Кажется, она звала лично вас.

– Если бы так, могла прислать пригласительный в ложу. Коль мне самому покупать билеты, то и свобода ничем не стеснена, – отметив приближение маркиза, Валленштайн быстро проговорил. – И не будет ли слишком смелым с моей стороны заманить на «Олимпию» вас одну, без дорогого родственника?

– Слишком. Безусловно. Но я ценю смелость. Запишите мой берлинский номер.

– Диктуйте! – он не сделал попытки достать блокнот или ручку, очевидно, полностью полагаясь на профессиональную память. Лишь повторил одними губами набор цифр, после чего уединение среди толпы нарушил дядя.

– Если не ошибаюсь, та очаровательная фройлян – Лени Рифеншталь? Не сочтите за бестактность, герр барон, если я спрошу: вы хорошо с ней знакомы?

Как удачно, что мысленные аплодисменты не слышны наружи, подумала Элен, радуясь дядиному вопросу.

– Поверхностно. Она предлагала мне сниматься в качестве натурщика. Считает меня годным для национального символа, вместо Хорста Весселя, – офицер с притворным кокетством коснулся блондинистой пряди на голове. – Гожусь, мол, для киновоплощения арийской белокурой бестии, играя мускулами на обнажённом торсе.

– Действительно! – прыснула Элен. Она представила эсэсовца нагишом и в гриме. – Вы согласились? Это так романтично!

– Отказался. Моя должность не располагает к публичности. Пусть подыщет молодца из армейских, в вермахте таких не счесть.

Развить тему не удалось. Прачечная вдруг наполнилась полицией. Ценителей абстракционизма погнали прочь, лишь фон Валленштайн и пара его собеседников были обойдены вниманием, словно укрытые шапкой-невидимкой. На ординарных полицейских эсэсовский мундир действовал столь же безотказно, как и на штатскую толпу. Наконец в дверях показались молодцы в такой же чёрной форме, как у барона.

Спустя минут десять в опустевшее здание выставки ворвался мелкий человечек с крысиными чертами лица.

– Это безобразие до сих пор не прикрыли? Я спрашиваю: почему?! Немедленно! Повторяю: немедленно убрать эту пошлость. Эта мазня не годится даже на растопку!

– Герр рейхсминистр! – маркиз неожиданно осмелился прервать словесный поток Геббельса. – У меня есть отличное деловое предложение для германских друзей.

– Вы… – министр осёкся, только сейчас заметив посторонних. – Вы – сэр Колдхэм? Кажется, нас знакомил Шахт.

– Да, имел честь. Если позволите, выставленные здесь сомнительные шедевры я помогу сбыть за рубежом. Люди со странными вкусами заплатят десятки тысяч фунтов.

– Решено! Выставка закрыта с этой минуты. Сэр Колдхэм, навестите меня в Берлине.

Толпа полицейских схлынула вслед за Геббельсом. В зале соляным столпом замер директор выставки, полностью раздавленный убийством своего детища.

– Итак, мы – последние посетители. Поздравляю с удачной сделкой, сэр. Элен, можете без помех осмотреть картины.

– Спасибо, герр барон. Но у меня пропало всякое настроение. Дядюшка, сможете приберечь для меня пару полотен?

Девушка принялась торопливо выбирать трофеи, офицер и сэр Колдхэм остались вдвоём.

– Весьма обязан вам, герр оберштурмфюрер. Похоже, мне предстоит удачная сделка.

– Меня можете не благодарить, – отмахнулся тот. – А рейхсминистру не забудьте сказать спасибо. Хотя бы пятью процентами от суммы. Всего доброго!

Офицер размашистым шагом настиг Элен и коротко попрощался. Уже на улице дядя высказал ей замечание, что слишком быстро позволила завести знакомство с молодым человеком.

– Дело в том, дорогая, что он опасен. Всего-навсего обер-лейтенант, если перевести его звание в иерархию вермахта, но чрезвычайно непрост. Образован, хорош собой, знаком со многими людьми. Видела, Геббельс кивнул ему? Очевидно, барон вхож в самые высшие сферы.

Племянница не ответила. Они брели по Терезиенштрассе к лимузину, февральский ветер трепал низ её пальто.

– Ты вообще меня слышишь?

– Да, дядя. Замечу, что вы тотчас воспользовались и входом без очереди, и возможностью остаться, благодаря чему получили отличный контракт.

– Признаю. Но, моя малышка, риск велик. Умоляю – больше никаких контактов с СД!

– Постараюсь! – легкомысленно пообещала Элен, огорчённая, что премьера «Олимпии» состоится в апреле, а не в марте или даже в конце февраля.

Глава 20. Две женщины

Моя двойная