— Потому что вчера я понял: предлагая то, чтовнушает мне наибольшее отвращение — убить человека без причины и мотива, какубили когда-то мою жену и дочерей, — я на самом деле хочу спастись. Помнишь, вовремя нашей второй встречи я привел тебе слова одного философа? Того самого,который сказал, что и у Господа Бога есть ад: это его любовь к людям, ибоотношение людей терзает Его ежесекундно на протяжении всей Его вечной жизни.Помнишь?

Впрочем, этот же философ сказал и кое-чтодругое: человеку нужна таящаяся в нем скверна — без нее ему не обрестисовершенство.

— Не понимаю.

— Раньше я думал только о возмездии. Подобнотвоим землякам, я дни и ночи мечтал об этом, строил планы, воображал — и ничегоне предпринимал. Какое-то время я по газетам следил за судьбой людей, которыепотеряли своих близких в ситуациях, сходных с моей, но действовали совершеннопротивоположным образом: они организовывали группы поддержки жертв, боролись заторжество справедливости, проводили кампании — и тем самым показывали, что больутраты никак и никогда не может быть замещена или исцелена возмездием.

Что ж, я тоже пытался взглянуть на всепроисходящее под другим — более великодушным, что ли — углом зрения. И несумел. А теперь, когда я набрался храбрости, когда дошел до самого края, тообнаружил в самой глубине этой бездны свет.

— Продолжай, — сказала Шанталь, ибо она тожеувидела некий свет.

— Я не желаю доказывать, что человечество —извращено и порочно. Я стремлюсь доказать, что подсознательно напрашивался нато, что со мной произош ло, — ибо я скверный человек, вырожденец и полностьюзаслужил кару, посланную мне судьбой.

— Ты хочешь доказать, что Бог — справедлив.Чужестранец ненадолго задумался.

— Может быть.

— Я не знаю, справедлив ли Бог. По крайнеймере со мной он поступил не очень-то правильно, и сильней всего прочего душумне исковеркало именно сознание своего бессилия. Я не могу быть ни хорошей, какхотела бы, ни плохой, как, по моему мнению, следовало бы. Еще несколько минутназад я думала, что Господь избрал меня, чтобы отомстить людям за все тегорести, которые они причинили Ему.

«Я думаю, что тебя обуревают те же сомнения,только масштаб их несравненно больше — ты был хорошим, и это не быловознаграждено».

Шанталь удивилась этим невысказанным словам.Демон чужестранца заметил, что сияние, исходившее от ангела девушки, усилилось.«Действуй!» — приказал он демону Шанталь. «Я действую, — отвечал тот. — Но этотрудный бой».

— Нет, тебя гнетет не справедливость Бога, —сказал чужестранец. — А то, что ты всегда предпочитала

быть жертвой обстоятельств. Я знаю многих, ктооказались в таком же положении.

— Ты, например.

— Нет. Я восстал против того, что со мнойпроизошло, и меня мало занимает, нравится это другим людям или нет. А ты,напротив, выгралась в роль бедной беззащитной сироты, которую все должны любитьи жалеть, а поскольку это происходит не всегда, твоя неутоленная потребность влюбви превратилась в чувство мести — смутное и неосознанное. В глубине душитебе хотелось бы ничем не отличаться от других жителей Вис-коса — впрочем,каждый из нас хочет быть как все. Но в отношении тебя судьба распорядиласьиначе. Шанталь молча покачала головой.

«Ну, сделай же что-нибудь! — сказал демонШанталь своему коллеге. — Она говорит „нет“, а тем временем душа ее открываетсяпостижению и говорит „да"“.

Демон чужестранца был уязвлен тем, чтоновоприбывший заметил — у него не хватает сил, чтобы заставить своегоподопечного замолчать.

«Слова никуда не ведут, — отвечал он. — Пустьпоговорят, ибо жизнь сама займется тем, чтобы действовали они вопреки тому, чтоговорят».

— Я не хотел перебивать тебя, — сказалчужестранец. — Пожалуйста, продолжай. Что ты говорила насчет Божьейсправедливости?

Шанталь была довольна, что уже не надо слушатьто, чего слушать не хочется.

— Не знаю, поймешь ли ты. Но ты, должно быть,заметил — Вискос не отличается особой религиозностью, хотя в нем, как и вкаждом городке нашей округи, есть церковь. Именно поэтому Ахав, пусть дажеобращенный святым Савинием, сильно сомневался в том, что священники смогутоказать воздействие на его первых жителей, большую часть которых составлялиразбойники; Ахав считал, что святые отцы, твердя о вечных муках за гробом, несумеют удержать их от новых преступлений. Человек, которому нечего терять, овечности не думает.

Разумеется, как только появился первыйсвященник, Ахав почувствовал опасность. Чтобы отвести ее, он установилпозаимствованный у иудеев день прощения, но церемонию придумал сам.

Раз в год все жители Вискоса запирались у себядома, готовили два свитка и, обратившись лицом к самой высокой горе, поднималипервый свиток к небесам. «Вот, Господи, в чем согрешил я перед тобой», —говорили они и читали перечень совершенных ими проступков. Там были супружескиеизмены, плутовство, несправедливости и прочее. «Я многогрешен, Господи, и молюТебя о прощении за то, что нанес Тебе такую тяжкую обиду».

Затем приходил черед изобретению Ахава. Жителидоставали из карманов вторую скрижаль, вздымали ее к небесам, повернувшись всемтелом к той же самой горе, и говорили: «Вот, Господи, список того, в чемсогрешил Ты передо мной, —Ты заставлял меня работать больше, чем нужно; дочказаболела, несмотря на мои молитвы; я старался жить честно, а меня обокрали;страдания были превыше сил человеческих».

Завершив чтение второго свитка, они завершалицеремонию такими словами: «Я был несправедлив к Тебе, Ты был несправедлив комне. Но сегодня день прощения, и, если Ты позабудешь мои грехи, как я — Твои,мы сможем еще год жить мирно».

— Прощать Бога, — сказал чужестранец. —Прощать неумолимого Бога, который беспрестанно созидает и разрушает.

— Наш разговор становится чересчур личным, —сказала Шанталь, не глядя на него. — Я не настолько знаю жизнь, чтобы научитьтебя чему-нибудь. Чужестранец промолчал.

«Не нравится мне это», —подумал дьявол,который уже начал замечать за плечом своего подопечного слабое сияние —присуфтвие, которое он не мог допустить ни в коем случае. Два года назад, наодном из пляжей — а их так много в мире — ему удалось изгнать этот свет.