Оглядываюсь — ни огонька, ни проблеска.

Ведь он же был… я помню, он был…

Где-то там, за нитяным мостом, там, где сходятся стены огняи льда…

Я не выбираю направления. Почему-то я уверен, что куда ниидти, куда ни бежать, рано или поздно впереди вспыхнет свет — и встанут изтумана мерцающие стены: алый огонь, синий лёд.

И свет вспыхивает. Едва-едва, призрачный, колдовской огонёк,мутный и неясный.

Не бегай за блуждающими огоньками, когда идёшь по болоту!

Я бегу.

И всё сильнее ощущение, что кто-то идёт совсем рядом. Не токрадётся за мной, не то конвоирует, не то охраняет… Ступает мягко, неспешно, ноне отстаёт.

Пусть.

Левая стена — синий лёд, правая — алый огонь. Они уходят внебо, в серый туман без конца и начала, они поднимаются из бесконечной бездны.

Я стою, занеся ногу над туго натянутой струной. Левую рукупробирает холод, правую жжёт огонь. Это как игра, сорвавшись — можно начатьснова. Это как игра, как игра…

Только очень больно.

И каждый раз начинаешь сначала.

— Ты не пройдёшь, Лёня…

Что-то новенькое!

Первый раз в этом царстве мёртвых туманов и обжигающих скаля слышу голос.

Знакомый голос.

Я пытаюсь обернуться, но тень за спиной ускользает,смещается в сторону, так быстро, что мне не успеть посмотреть ей в лицо.

— Но ведь я должен? — спрашиваю я.

— Да. Но это не значит, что ты пройдёшь…

Всё. Голос уходит, растворяется…

Только нить под ногами. Только стены вокруг.

И слабый, дрожащий, умирающий огонёк впереди…

Я иду.

Сегодня — легче. Почему-то легче. Может быть, тот, кто идётпозади, наконец-то попал в ногу. Может быть, он остался на той стороне моста.

А может быть, я сам научился ступать в такт…

Левая стена — синий лёд, распятый силуэт на колючих иглах.Он предпочёл упасть в эту сторону, он испугался правой стены, чьё пламя сжигаетдотла.

Может быть, это моё собственное тело…

Я не успеваю додумать. Не успеваю уклониться. Тот, на стене,вздрагивает, когда я прохожу мимо. Движение мёртвого воздуха, или тепло моеготело — что-то отдирает его со стены, бросает на нить. На миг мне кажется, чтомост перережет его напополам, но всё куда прозаичнее, облепленное изморозьютело срывается, падает вниз, в бесконечную пропасть. Струна под ногамивибрирует, раскачивается, амплитуда нарастает, словно падение стронуло какой-тоспусковой механизм.

Левая стена — синий лёд, правая стена — алый огонь, левая —лёд, правая — огонь, левая — правая…

И оттолкнувшись от дрогнувшей нити, я бросаюсь на правуюстену…

— Чего кричишь-то?

Я открыл глаза.

— Кошмар приснился, что ли?

В машине было тепло. Не обжигающе жарко… тепло. Может быть,потому я и выбрал во сне правую стену?

Водитель даже не повернул головы. Коротко стриженныйквадратный затылок, огоньки на приборной доске, тихий шум кондиционера. Моторне работает.

Да, Чингиз не повёз меня домой сам. Вызвал водителя… илиохранника…

Что б я так жил…

— Мы что, приехали? — оглядываясь, спросил я.

— Адрес тот, — меланхолично отозвался водитель. — Смотри. Ятебя первый раз вёз.

— Что, думаешь, ещё придётся? — Я глянул на часы. Так… отЧингиза я вышел в два часа ночи. Сейчас — четыре. Не могли же мы ехать двачаса!

— Конечно, — равнодушно отзывается водитель. — Ты вроде емупонравился, значит, будешь гостем…

— А если я не захочу быть гостем?

Водитель коротко засмеялся.

— Хотел бы я на того посмотреть, кому у Чингиза не нравится.

В чём-то он прав. Наверняка для другого гостя — тожепонравившегося хозяину — всё было бы организовано по-другому. Не пиво с водкойи сосисками на кухне, а великосветский раут с коллекционным шампанским, икрой иосетриной.

— Мы давно у дома стоим?

— Полтора часа. Чингиз велел, чтоб ты поспал в машине, еслиотрубишься. До пяти.

— Пожалуй, я уже пойду, — пробормотал я.

— Хорошо. — Охранник вынырнул со своего места, и когда явыбрался с заднего сиденья скромного «форда», уже стоял рядом.

— Да вот мой подъезд, — попытался я отказаться. — Эй… я жене девушка, провожать меня…

— Велено, — коротко ответил водитель, и я смирился.

Это его работа.

Дверь я открыл с ловкостью опытного домушника, завзятогоалкоголика или молодого компьютерщика. Тихо вошёл, оба замка закрыл совершеннобеззвучно, свет вообще включать не стал.

Было тихо. Совершенно непривычно для этого времени. Ночьюдолжен шуметь вентиляторами компьютер, шуршать винчестер, клацать клавиатура…может, потому Вика мне и подарила сенсорную?

В ванной я торопливо поплескал в лицо холодной водой, нацыпочках прошёл в гостиную. Разделся, как можно аккуратнее сложил одежду надиван. Заглянул в спальню.

Вот чего я не ожидал… так этого.

Вика сидела на краешке кровати, и слабые отсветы с экрананоутбука падали на её шлем. Шлем очень изящный, не новый, но до сих пор ценимыйзнатоками «Creative-Diana», топовая женская модель двухлетней давности, цвет —тёмно-синий… полтысячи баксов я за него выложил когда-то… Тело Вики слегкаподрагивало, намечая движения. Иногда рука касалась клавиатуры и отпрыгивала,прижимаясь к груди.

Вика была в глубине.

Это одновременно и красиво, и пугающе. Завораживающий танецтела, уже и не принадлежащего нашему миру. Вот вскинулась голова — Вика смотритв небо, или в потолок… не знаю. Под эластичной лентой, крепящей шлем снизу кподбородку, мелькнула полоска белой кожи.

— Нет, — донеслось до меня. — Это меня не интересует.

Она давно не входила в глубину. Порвала с ней полностью. Идаже докторскую пишет по совершенно другим материалам, не связанным свиртуальностью.

Что её заставило вернуться в призрачный мир?

Я мог сейчас подойти, перегнуться через её плечо. Сестьрядом, в конце концов. Прибавить громкость в динамиках ноутбука.