— Итак, — язвительно осведомился он, — у тебя нет ключей?

Мередит, потеряв голову от отчаяния и паники, бессознательноположила ладонь ему на грудь. — Мэтт, пожалуйста, выслушай меня… Она увидела,как его взгляд упал на ее руку, поднялся к ее лицу, и тут их глазавстретились…. и Мередит заметила, что в Мэтте произошла мгновенная перемена,хотя не поняла, что причиной тому оказалась интимность ее жеста. Лицо Мэттасмягчилось, тело расслабилось, жесткий, беспощадный блеск в глазах растаял,даже голос стал другим — мягким, вкрадчивым, словно шелковые ножны на стальномклинке.

— Ну же, давай говори, милая. Я готов слушать тебя сколькоугодно.

В мозгу Мередит звучало эхо сигналов тревоги, но она думалалишь о том, что настала пора объясниться с Мэттом, и, охваченная отчаянием, незамечала внутреннего предостерегающего голоса и не обращала внимания даже нато, что его ладони медленно скользят по ее рукам. Быстро, прерывисто вздохнув,она начала речь, которую репетировала все утро:

— В пятницу вечером я приехала к тебе домой, чтобыпопытаться объясниться…

— Я уже знаю это, — перебил он.

— Но не знаешь, что сначала мы едва не поссорились с твоимотцом.

— Уверен, что ты ни с кем не ссорилась, дорогая, — заметилон с плохо скрытым сарказмом. — Хорошо воспитанная женщина вроде тебя никогдане опустится до этого.

— Ну а я опустилась, — бросила Мередит, потрясенная егоповедением, не собираясь отступать. — Дело в том, что твой отец потребовал,чтобы я держалась от тебя подальше. Обвинил меня в том, что я убила нашегоребенка и едва не уничтожила твою жизнь. Я… Сначала я не понимала, о чем онговорит.

— Вероятно, он виновен в том, что не смог яснее выразиться…

— Прекрати объясняться со мной таким снисходительным тоном!— выдохнула Мередит, вне себя от паники. — Я пытаюсь заставить тебя понять!

— Прости, но никак не возьму в толк, что я должен понять.

— Мэтт… я не делала аборта. У меня был выкидыш! Выкидыш, —повторила она, пытаясь определить по его лицу, как он воспримет это.

— Выкидыш… Да-да, конечно. Ладонь снова скользнула вверх поее руке, погладила шею.

— Так прекрасна… — хрипло прошептал он. — Ты всегда была такчертовски прекрасна…

Мередит, застыв от неожиданности и изумления, молчауставилась на Мэтта, не понимая, о чем он думает, не в состоянии поверить, чтоон так легко и спокойно принял ее объяснения.

— Так прекрасна, — повторил Мэтт, чуть стискивая пальцы, — итак лжива!

И прежде чем Мередит сумела осознать смысл его слов, приникк ее губам в безжалостно-чувственном поцелуе. Сильные пальцы потонули в ееволосах, стиснули светлые пряди, потянули, вынуждая Мередит откинуть голову иудерживая ее неподвижно; жесткие губы впивались в ее рот, язык дерзко прониксквозь преграду зубов.

Мередит сознавала, что этим поцелуем Мэтт намеренно хочетнаказать и унизить ее, но, вместо того чтобы сопротивляться, как он, очевидно,ожидал, она обняла его за шею, прижалась всем телом и ответила на поцелуй ссокрушительной нежностью и безграничным раскаянием, так долго копившимися всердце, пытаясь убедить его в том, что она не лжет. Мэтт вздрогнул, намгновение замер и напрягся, словно собираясь оттолкнуть Мередит, но тут же,тихо зарычав, сжал ее в объятиях и начал целовать медленно, страстно, спрорвавшимся наконец неутолимым голодом, мгновенно уничтожившим остаткисопротивления и заставившим Мередит задрожать от безумной чувственной страсти.Его губы обжигали, поцелуй опьянял и лишал разума, разгоряченное телоприжималось к ней все сильнее, так что Мередит невольно ощутила силу егожелания.

Когда Мэтт наконец поднял голову, Мередит пошатнулась и едване упала. Слова доносились как сквозь дымку. Она была слишком потрясена, чтобысразу понять едкий смысл вопроса:

— Надеюсь, ты принимаешь противозачаточные таблетки? Преждечем мы ляжем в постель и ты покажешь мне, как сильно хочешь получитьхаустонский участок, хочу быть уверен, что после этой встречи не будет ни ещеодной беременности, ни еще одного аборта.

Мередит вырвалась, отпрянула и окинула Мэтта полнымбезмолвной ярости взглядом.

— Аборт! — задохнулась она. — Ты, кажется, не слышал, что ясказала! У меня произошел выкидыш!

— Черт бы тебя побрал, не лги мне!

— Но ты должен выслушать…

— Не желаю больше говорить на эту тему, — грубо перебилМэтт, и губы снова завладели ее губами в беспощадном поцелуе.

Мередит, не зная, как остановить его, заставить выслушатьее, начала сопротивляться и наконец смогла оттолкнуть Мэтта.

— Нет! — вскрикнула она, упираясь руками ему в грудь,уткнувшись лбом в его рубашку.

Он сжал ее лицо в ладонях, словно пытаясь вновь насильнооткинуть ей голову, но Мередит отбивалась с силой, рожденной ужасом и паникой,пытаясь вырваться.

— Я не делала аборта, не делала! — закричала она, отступаяна шаг, тяжело дыша; грудь порывисто поднималась и опускалась, слова вырвались,унося годами накопившуюся ярость и боль. Мередит забыла тщательноотрепетированную речь, забыла о том, где находится, спешила лишь поскорееобъясниться с Мэттом и уйти, навек уйти из его жизни. — У меня был выкидыш, и яедва не умерла. Выкидыш! Никто не делает аборты на шестом месяце…

Несколько мгновений назад глаза Мэтта пылали желанием,теперь же обжигали холодным презрением:

— Очевидно, делают… если ты пожертвовала достаточно денег,чтобы выстроить целое отделение, где производятся подобные операции.

— Да пойми же, это очень опасно!

— Вероятно, ведь недаром ты провела в больнице почти двенедели!

Мередит поняла, что Мэтт, должно быть, уже все решилдавным-давно, пришел к собственным логическим, хотя и ошибочным заключениям итеперь, что бы она ни сказала, это не имеет никакого значения. Ужаспроисходящего едва не сломил ее. Пошатнувшись, Мередит отвернула голову, смахиваябеспомощные слезы, против воли брызнувшие из глаз. Но уйти не смогла.

— Пожалуйста, — умоляюще выдохнула она, — выслушай же меня.Когда началось кровотечение, я потеряла нашего ребенка, а потом… потомпопросила отца послать тебе телеграмму, рассказать, что случилось, и попроситьтебя вернуться. Я и подумать не могла, что он солжет… или не пустит тебя вгоспиталь, но твой отец объяснил, как все было.

И тут под натиском слез исчезли последние остаткисдержанности; по щекам хлынули соленые потоки, и рыдания мешали говорить.