— Я… я думала… ч-что влюблена в теб-бя! Ж-ждала… когда ты…придешь в больницу… ждала и ждала! — выкрикнула она. — Но тебя все не было…

Она поспешно отвернулась, плечи сотрясались от всхлипываний,которые Мередит никак не могла заглушить. Мэтт видел, что она плачет, но непытался даже прикоснуться к ней, ошеломленный внезапно всплывшим в памятивидением — Филип Бенкрофт с побелевшим от ярости лицом цедит жестокие слова:

«Думаешь, что ты умнее и упорнее всех, Фаррел, но ты ипредставить не можешь, что такое настоящие ум и упорство. Я не остановлюсь ниперед чем, лишь бы навеки избавить от тебя Мередит!»

Однако после этой тирады, после того как Бенкрофт немногоуспокоился, он спросил Мэтта, не могут ли они поладить ради Мередит. Он казалсятаким искренним! И видимо, хотя и против воли, все-таки смирился с их браком.Но теперь Мэтт спросил себя, действительно ли это так и было.

«Я не остановлюсь ни перед чем, лишь бы навеки избавить оттебя Мередит…»

Но тут Мередит подняла глаза, измученные сине-зеленые глаза.И Мэтт, охваченный нерешительностью и не понимавший, чему верить, заглянул вэти глаза, и увиденное в них едва не заставило его обезуметь от раскаяния. Онибыли полны слез. И мольбы. И еще в них светилась правда. Обнаженная, жестокая,невыносимая, разрывающая сердце истина.

— Мэтт, — с трудом прошептала она, — у нас была девочка.

— О Боже! — простонал он, рывком притягивая ее к себе. — ОБоже!

Мередит прильнула к нему, прижавшись к рубашке мокрой щекой,не в силах сдержать боль и скорбь даже в его объятиях.

— Я… назвала ее Элизабет в честь твоей матери. Но Мэтт почтине слышал ее, мозг терзали ужасные видения: Мередит одна в больничной палате,напрасно ожидающая его.

— Пожалуйста, не надо, — молил он судьбу, прижимая Мередит ксебе все крепче, зарываясь лицом в ее волосы. — Пожалуйста, нет.

— Я не смогла пойти на ее похороны, — хрипло бормоталаМередит, — потому что встать не было сил… Я долго болела. Отец сказал, чтопозаботится обо всем.

Мучительная боль, охватившая Мэтта при этих словах,стальными когтями рвала сердце, полосовала душу, едва не бросила его на колени.

— Иисусе, — выдавил он, судорожно стискивая руки, стараясьзащитить ее собственным телом, беспомощно пытаясь исцелить раны, которыепричинил ей много лет назад. Мередит подняла к нему залитое слезами лицо,умоляя его о поддержке и утешении.

— Я попросила его засыпать гроб Элизабет розами. Розовыми.Неужели… неужели он солгал, когда говорил, что послал их?

— Послал! — яростно пробормотал Мэтт. — Конечно послал!

— Этого… я не смогла бы вынести, если узнала бы, что онсолгал.

— О, пожалуйста, дорогая, — запинаясь, пробормотал Мэтт. —Пожалуйста, не нужно. Не нужно.

Сквозь туман собственной скорби Мередит распозналаневыносимую тоску и боль Мэтта, увидела его искаженное мукой лицо, и нежность,давно забытая сладостная нежность наполнила сердце, пока оно не заныло.

— Не плачь, — шепнула она, не вытирая слез, и осторожнокоснулась пальцами жесткой щеки. — Теперь все кончилось. Твой отец открылправду. Поэтому я и приехала сюда. Я должна была рассказать тебе, что случилосьна самом деле. Должна была попросить у тебя прощения…

Мэтт откинул голову, закрыл глаза и судорожно сглотнул,пытаясь избавиться от застрявшего в горле комка слез.

— Простить тебя? — выдохнул он. — За что?

— За то, что все эти годы ненавидела тебя. Мэтт вынудил себяоткрыть глаза и взглянуть в прекрасное лицо.

— Твоя ненависть не может сравниться с той, какую в этотмомент я испытываю к себе.

Сердце Мередит сжалось от беспощадного раскаяния, котороеона увидела в глазах Мэтта. Он всегда казался ей таким неуязвимым,безжалостным, что Мередит считала его неспособным на глубокие чувства. Может быть,она была тогда слишком молода и неопытна? Но как бы то ни было, теперь она былаготова на все, чтобы утешить и ободрить его.

— Все прошло. Не думай больше об этом, — мягко попросилаона, приникая лицом к его груди, но он, казалось, не слышал ее.

Минуты текли в молчании. Наконец Мэтт заговорил снова, иМередит поняла, что он не может больше ни о чем думать.

— Тебе было очень больно, когда все это случилось? — выдавилон наконец.

Мередит опять попыталась уговорить его не думать о прошлом,но ясно осознала, что он просит разделить с ним беды, которые по праву долженбыл делить с ней много лет назад, и предлагает запоздалую возможностьобратиться к нему за утешением, в котором Мередит так нуждалась. И онапостепенно поняла, что хочет этого даже сейчас. Стоя в кольце его рук, онаощущала медленное успокаивающее поглаживание его ладони по голове и плечам инеожиданно годы отлетели прочь, растворились и исчезли, и ей было не двадцать девять,а восемнадцать, как тогда, а ему — двадцать шесть, и она была влюблена в него…Мэтт был силой, опорой и надеждой. Безопасностью и защитой.

— Я спала, когда все началось. Что-то разбудило меня…какое-то странное чувство, и я включила лампу. А когда посмотрела вниз,увидела, что простыня и одеяло намокли от крови. Я закричала. — Мередитостановилась и лишь через несколько мгновений заставила себя продолжать:

— Миссис Эллис только вернулась из Флориды, она услышала иразбудила отца. Вызвали «скорую». Тут начались схватки, и я умоляла отцадозвониться до тебя. Потом помню только, как санитары выносили меня из дома наносилках, и сирены… вопили, вопили в ночи. Я пыталась закрыть уши, чтобы неслышать этого воя, но мне все время делали уколы, и санитары держали меня заруки.

Мередит прерывисто вздохнула, боясь, что если попытаетсязаговорить, снова расплачется, и рука Мэтта легла ей на спину, притягивая ееближе к жесткому телу, и она наконец нашла в себе мужество ответить.

— И следующее, что я помню, писк какого-то аппарата, а когдаоткрыла глаза, увидела, что лежу на госпитальной постели и от рук отходитмножество пластиковых трубок. Светило солнце, а рядом сидела медсестра, нокогда я попыталась расспросить ее о ребенке, она погладила меня по руке и велелане беспокоиться. Я сказала, что хочу видеть тебя, но она ответила, что ты ещене приехал. Когда я снова открыла глаза, была ночь, а у постели толпилисьдоктора и сестры. Я и их спросила о ребенке, а они уверяли, что мой врач сейчаспридет и все будет отлично. Тут я поняла, что мне лгут. И тогда попросила… нет,— поправилась она с грустной улыбкой и, подняв голову, взглянула на него, —велела им впустить тебя, потому что знала — они не посмеют лгать тебе.