— У меня осталось только пять сотен. Не откроешь ли кредит?

— Ни за что. Я выиграл. Отдавай все.

— У некоторых жадных хозяев трущоб совсем нет сердца! —прошипела она, почти швыряя деньги в протянутую руку, и попыталась угрожающенахмуриться, но кончила тем, что улыбнулась:

— Следовало бы знать, когда мы в последний раз играли в этуигру и ты скупил все подряд и отобрал у нас последние деньги, что рано илипоздно ты станешь известным магнатом.

Но вместо того чтобы улыбнуться в ответ, Мэтт взглянул нанее и спокойно спросил:

— А если бы ты знала, это имело бы какое-то значение?

Сердце Мередит, казалось, перестало биться: слишкомнеожиданно-мучительным оказался этот прямой вопрос. Отчаянно пытаясь найтиподходящий случаю легкомысленный ответ и вернуть прежнее настроение, онаокинула его комическим взглядом несправедливо оскорбленной жертвы и началаукладывать доску в коробку. — — С вашей стороны очень мило намекнуть на то, чтов далекой юности я была завистливой и корыстной, мистер Фаррел. Ты и такдостаточно унизил меня, выиграв все мои денежки!

— Ты прав, — подражая ее беззаботному тону, ответил Мэтт,потрясенный вырвавшимся у него вопросом и взбешенный на себя за то, чтонеожиданно начал интересоваться, по каким причинам она так долго оставаласьзамужем за ним. Поднявшись, он начал разбрасывать уголья, чтобы ночью они невспыхнули и не наделали пожара, а когда поднялся с колен, уже успел полностьюовладеть собой.

— Кстати о деньгах, — заметил он, пока она водворяла коробкуобратно на полку, — если ты собираешься снова выступить гарантом долгакомпании, по крайней мере не мешало бы настоять, чтобы банк твоего женихасогласился освободить тебя от гарантии через два-три года. Это достаточнодолгий срок, чтобы убедиться в платежеспособности клиента.

Обрадованная сменой темы, Мередит обернулась:

— А банки имеют право делать это?

— Спроси своего жениха.

Мэтт расслышал сарказм в собственном голосе и мгновенновозненавидел себя за неуместную глупую ревность, но тут же, не успевопомниться, выпалил:

— И если он не согласится, найди другого банкира. Мередитпоняла, что оказалась на зыбкой почве, но не могла сообразить, как тамочутилась.

— «Рейнолдс Меркентайл», — терпеливо объяснила она, —оставался банком Бенкрофтов почти целое столетие. Уверена, знай ты состояниенаших финансов, сам согласился бы, что Паркер более чем сговорчив.

Совершенно нелогично раздраженный настойчивой защитойПаркера, Мэтт намеренно холодно сказал то, что хотел сказать весь вечер:

— Это он подарил тебе кольцо, которое ты носишь на левойруке?

Мередит настороженно кивнула.

— У него паршивый вкус. Чертовски уродливая штука.

Он объявил это с таким великолепным презрением и, честноговоря, был настолько прав относительно кольца, что Мередит едва сдержаларвущийся наружу смех. Мэтт стоял неподвижно, вызывающе подняв брови, словноподначивая ее возразить, и Мередит закусила губу, пытаясь не хихикнуть.

— Это фамильная драгоценность.

— Настоящая дешевка.

— Но фамильная ценность это…

— Это любой предмет, — перебил он, — дорогой нам повоспоминаниям, слишком уродливый, чтобы попытаться продать его, и слишкомценный, чтобы выбросить.

Но вместо того чтобы разозлиться, как ожидал Мэтт, Мередитразразилась смехом, бессильно прислонившись к стене.

— Ты прав, — едва выдавила она.

Мэтт, не сводя с нее взгляда, пытался внушить себе, что онаничего для него не значит. Напрасно. Лишь сверхъестественным усилием волиудалось ему отвести глаза и посмотреть на стоявшие на камине часы:

— Уже начало двенадцатого. Пожалуй, пора спать.

Неприятно удивленная резким тоном, Мередит быстро выключилабра над диваном.

— Прости. Мне не следовало задерживать тебя так надолго.Совсем забыла о времени.

И словно карета Золушки, превратившаяся в тыкву с последнимударом часов, веселое, дружелюбное настроение, царившее в комнате весь вечер,неожиданно исчезло. Они молча направились наверх. Мередит почувствоваланеладное, но не могла понять, что произошло. Мэтт тоже ощущал это, но в отличиеот Мередит точно знал причину. С холодной вежливостью проводив ее до двериспальни Джули, он пожелал спокойной ночи.

Стрелки часов показывали полночь, но Мэтт по-прежнему неспал, лежа с закрытыми глазами. Мозг неотступно изводила лишь одна мысль —Мередит рядом, совсем близко, спит в комнате чуть дальше по коридору.

В половине первого Мэтт перевернулся на спину и в полном отчаяниивытряхнул из пузырька одну из таблеток, обладающую снотворным действием. В часпятнадцать он снова сорвал колпачок с флакончика и принял еще одну таблетку.

Лекарство в конце концов погрузило его в сон, тревожный,тяжелый, наполненный грезами о ней… О, эти бесконечные жаркие фантазии, вкоторых Мередит лежала в его объятиях, обнаженная, задыхавшаяся от страсти,осыпавшая Мэтта ласками, заставлявшими его стонать от невыносимого наслаждения.Он брал ее снова и снова, пока не испугал ненасытной жаждой обладания…

— Мэтт, прекрати, мне страшно! Он врезался в нее все сбольшей силой, хотя Мередит умоляла его остановиться.

— Мэтт, пожалуйста, хватит! Почему она угрожает позватьдоктора?

— Если ты немедленно не проснешься, я вызову доктора!

Он не хотел доктора, он хотел Мередит. И пытался снова лечьна нее, вдавить в матрац, но она удерживала его и положила руку на лоб… Ипредлагала кофе…

— Пожалуйста, проснись! Я принесла тебе кофе!

— Кофе?

Она нежно погладила его по щеке и прошептала в самое ухо:

— Черт возьми, да проснись же! Ты улыбаешься во сне!

Именно проклятие привело Мэтта в себя. Мередит никогда неругалась, значит, тут что-то неладно. Что-то неладно…

Мэтт вынудил себя открыть глаза и взглянуть в ееослепительно прекрасное лицо, пытаясь сообразить, где находится. Мередит свстревоженным видом наклонилась над ним, сжимая его плечи.

— Что случилось? — пробормотал он. Мередит разжала руки»и совздохом облегчения почти рухнула на постель.

— Ты метался и так громко кричал, что в моей комнате былослышно. Я прибежала сюда и попыталась разбудить тебя, но ты не просыпался. Яужасно перепугалась, но лоб у тебя оказался холодным. Вот я принесла тебе кофе,выпей.