Мэтт попытался улыбнуться в ответ, но улыбка так и не смогладостичь измученных серых глаз, и Мередит молча прижалась щекой к его груди.

— Они повторили, что тебя не было, потом пришел доктор и сним отец, а остальные вышли из комнаты…

Мередит замолчала, съежившись при воспоминании о том, что случилосьдальше. И Мэтт, словно почувствовав, что она испытывает, положил руку ей нащеку, вжимая лицом в то место, где тревожно билось его сердце.

— Расскажи, — прошептал он, и в прерывающемся голосеслышались нежность и грусть. — Я здесь, и на этот раз будет не так больно.

Мередит инстинктивно приняла его слова, поверила, новсе-таки, сама не сознавая этого, схватилась за его плечи, ощущая, какподкашиваются ноги. Слезы вновь прихлынули к глазам, не давая говорить.

— Доктор Арлидж объяснил, что я родила девочку и что былосделано все возможное в человеческих силах, чтобы спасти ее, но она оказаласьслишком маленькой.

Горячие слезы хлынули по щекам.

— Слишком маленькая — повторила она, душераздирающевсхлипнув. — Я всегда думала, что новорожденные девочки должны быть маленькими!Маленькими… такое красивое слово… такое женственное…

Она ощутила, как пальцы Мэтта впиваются в ее спину, и этоотчаяние придало ей сил. Тяжело вздохнув, Мередит договорила:

— Она не могла дышать как следует, потому что оказаласьслишком маленькой. Доктор Арлидж спросил, что я хочу сделать, и когда ясообразила, что он говорит об… имени… и похоронах… начала умолять его позволитьувидеться с тобой. Отец был зол на него из-за того, что он меня расстраивает, иобъяснил, что послал тебе телеграмму, но ты не приехал. Доктор Арлидж возразил,что долго ждать нельзя. И поэтому… поэтому я решилась. Назвала ее Элизабет,потому что подумала, тебе понравится, и велела отцу купить как можно больше розовыхроз и положить ей в гроб карточку от нас с тобой, где было написано: «Мы любилитебя».

— Спасибо, — прошептал он, задыхаясь, и Мередит внезапнопоняла, что щека мокра не только от ее слез.

— А потом я стала ждать, — всхлипнула она. — Ждать, когда тыпридешь, и думать, что рядом с тобой мне будет легче вынести все это.

Наконец она открыла ему все. И спокойствие, смешанное согромным облегчением, снизошло на нее. Мэтт снова заговорил, и было очевидно,что он тоже сумел взять себя в руки.

— Телеграмма твоего отца пришла через три дня после того,как была послана. Там говорилось, что ты сделала аборт и теперь больше ничегоне желаешь от меня, кроме развода, которым уже занимается твой адвокат. Но явсе равно вылетел домой, и одна из горничных объяснила, где ты. Когда я приехалв госпиталь, мне сообщили, что ты настойчиво требовала не допускать меня впалату. На следующий день я пришел снова, надеясь проскользнуть мимо охраны, ноу дверей уже ожидал коп в мундире с постановлением суда, запрещающим под страхомтюремного заключения близко подходить к больнице.

— А я все это время, — прошептала Мередит, — ждала тебя.

— Господи, — проговорил он напряженно, — если бы я толькознал, что ты хочешь меня видеть, никакая сила на земле, никакие суды непомешали бы мне пробраться в палату.

Мередит попыталась утешить его простой правдой:

— Ты не сумел бы помочь мне. Он, казалось, мгновенно застыл:

— Не сумел?..

Мередит покачала головой:

— Для меня сделали все, что только возможно, как и дляЭлизабет. Но было уже поздно.

Наконец они сказали друг другу правду! Мередит была таксчастлива, что, забыв о гордости, решила признаться во всем и до конца:

— Понимаешь, несмотря на все, в глубине души я знала, как тыв действительности относишься ко мне и малышке.

— И как же, — проворчал Мэтт, — я в действительности к вамотносился?

Удивленная неожиданно сухим тоном, Мередит подняла голову ис мягкой улыбкой, желая показать, что ничуть не обижается, пояснила:

— По-моему, ответ на это очевиден — ты чувствовал себяобязанным терпеть нас. Переспал всего однажды с глупенькой восемнадцатилетнейдевственницей, которая из кожи вон лезла, чтобы соблазнить тебя, у которой нехватило ума даже на то, чтобы предохраняться, и посмотри только, что случилось!

— И что случилось, Мередит? — допытывался он.

— Что случилось? Я приехала к тебе, чтобы сообщить радостнуюновость, а ты проявил благородство — женился на девушке, которую вовсе нехотел.

— Не хотел, перебил он резким тоном, противоречащим щемящейнежности слов:

— Да я хотел тебя каждую минуту моей проклятой жизни!

Мередит молча смотрела на него, потрясенная, счастливая,сомневающаяся, зачарованная.

— И ты была не права… — сказал он, мгновенно смягчившись,сжимая ладонями ее залитое слезами лицо, осторожно вытирая соленые капли. —Будь я рядом с тобой в госпитале, наверняка смог бы помочь.

— Как? — дрожащим голосом шепнула она.

— Вот так, — выдохнул он и, все еще не отнимая рук, наклонилголову и коснулся губами ее губ. Бесконечная нежность его поцелуя совершеннолишила Мередит сил и воли, и слезы опять покатились по лицу, слезы, которыеона, казалось, все успела выплакать. — И вот так…

Его губы скользнули к уголкам ее глаз, и Мередит ощутилаприкосновение его языка, слизывавшего горячие капли.

— Я бы увез тебя из госпиталя домой и держал тебя вобъятиях… вот так… — пообещал он, мучительно выдавливая слова, и привлекМередит к себе; теплое дыхание посылало по ее спине дрожь озноба. — А когда тыпоправилась бы, мы любили бы Друг Друга, а позже… если бы ты захотела, подарилбы тебе еще одного малыша…

Он не повторил «вот так», но когда положил ее на постель исам лег рядом, Мередит поняла, что хотел сказать Мэтт. Знала так же твердо, както, что с ее стороны не правильно, плохо позволять ему снимать с себя свитер ирасстегивать джинсы, так же твердо, как то, что ей невозможно подарить емуребенка. Но Господи, какое счастье… какое счастье притвориться хотя бы раз,однажды сделать вид, что все происходит на самом деле, что это реальность, апрошлое было лишь дурным сном, от которого всегда можно очнуться.

Сердце отчаянно уговаривало ее попытаться, но еле слышныйголос разума предупреждал, что это ошибка.

— Это несправедливо… не правильно, — шепнула Мередит, когдаМэтт наклонился над ней; обнаженная грудь и руки отливали бронзой в светелампы.