Мэтт послушно заставил себя сесть и, прислонившись головой кспинке кровати, провел рукой по волосам, пытаясь стряхнуть с себя остаткистранного сна.

— Это все таблетки, — объяснил он. — Сразу две действуют ссилой ядерной боеголовки.

Мередит взяла пузырек и прочла инструкцию.

— Тут написано, что нужно принимать по одной. Мэтт, неотвечая, потянулся к кружке, выпил почти все содержимое и вновь, откинувголову, прикрыл глаза, ожидая, пока кофеин сотворит чудо, к счастью, совершеннозабыв о видениях, терзавших его ночью.

Мередит, помнившая, что сразу после пробуждения Мэтт обычнонеразговорчив, встала и неспешно расставила вещи на ночном столике, а потомрассеянно подняла халат и положила его в ногах кровати. Когда она повернулась,глаза Мэтта приняли более осмысленное выражение, черты лица расслабились ивыглядели почти мальчишескими. Он казался сейчас совсем молодым. И оченькрасивым.

— Тебе получше? — улыбнулась она.

— Гораздо. Ты делаешь прекрасный кофе.

— У каждой женщины должно быть хотя бы одно коронное блюдо.То, что она может продемонстрировать, когда представится такая возможность.

Мэтт заметил веселые искорки в ее глазах и ленивоусмехнулся:

— И где ты это вычитала?

— В журнале, который видела в приемной дантиста, — лукавообъяснила она. — Мое коронное блюдо — кофе. Что хочешь на завтрак?

— Это зависит от того, собираешься ли ты снова открыватьконсервные банки, — пошутил он.

— На твоем месте я призадумалась бы, прежде чем оскорблятькухарку. Под кухонной раковиной стоит чистящий порошок, который выглядит совсемкак сахар, если положить его в овсянку.

Плечи Мэтта затряслись от смеха, и он поскорее допил кофе.

— Нет, серьезно, — повторила Мередит, улыбаясь ему отизножья кровати, — золотистая богиня в голубых джинсах, ангел с лукавым блескомв глазах. — Что бы ты хотел на завтрак?

«Тебя», — подумал он, и желание вновь охватило его буйнымогнем. Он хотел ее к завтраку. Хотел протянуть руки, схватить ее, затащить впостель, зарыться пальцами в измятый шелк волос, соединить свое изголодавшеесятело с ее телом. Хотел чувствовать прикосновение нежных ладоней, войти в нееодним рывком, заставить стонать от исступленного экстаза.

— Все, что сможешь приготовить, — сухо обронил он вслух,закутываясь в одеяло, чтобы скрыть, как возбужден. — Я поем внизу, как примудуш.

После ухода Мередит Мэтт закрыл глаза и стиснул зубы,разрываемый яростью и неверием. Несмотря на все, что случилось в прошлом, онапо-прежнему обладает властью над ним! Если бы все, что он испытывал к ней,можно было назвать всего лишь похотью он мог бы простить себя, но это внезапноетоскливое, безумное желание снова стать частью ее жизни… быть любимым ею…

Одиннадцать лет назад он влюбился в нее с той минуты, какувидел, и все это время не смог избавиться от образа смеющейся, чинной,заносчивой восемнадцатилетней девчонки.

За эти годы в его постели перебывали десятки женщин, гораздоболее опытных, чем Мередит. Они неизменно удовлетворяли его, получая в ответстоль же головокружительное наслаждение. Но с Мередит… с Мередит чисто плотскоесоитие становилось волшебством. Мукой. Жгучей пыткой. Радостью и счастьем.

Да-да, именно так он, вероятно, чувствовал себя в то время,иначе почему сходил по ней с ума до такой степени, что не понимал и не хотелзнать разницы между воображением и реальностью? Она пленяла в восемнадцать лет,но в двадцать девять стала куда опаснее, потому что изменилась, и эти переменыманили и интриговали Мэтта. К девической утонченности добавился лоскэлегантности, однако в глазах по-прежнему светилась беззащитная уязвимость, аулыбка в зависимости от настроения становилась то солнечной, то зазывной. Ввосемнадцать лет она обладала наивным чистосердечием, удивлявшим и чаровавшимего, в двадцать восемь Мередит превратилась в талантливую деловую женщину, ивсе же казалась такой же естественной и непринужденной, как и раньше. Как ниудивительно, Мередит, по-видимому, была совершенно безразличной к собственнойкрасоте или просто ее не сознавала. Вчера она ни разу не остановилась узеркала, висевшего в столовой, даже мельком не взглянула в него, проходя мимо.В отличие от других прекрасных женщин, которых он знал, она не пыталаськокетничать, не рисовалась, не приглаживала свои роскошные волосы, чтобыпривлечь его внимание. Ее красота стала более зрелой, и фигура приобрелазаконченные формы, в джинсах и простом свитерке она выглядела так жесоблазнительно, как в черном платье и норковом манто, в тот день, когда онпригласил ее на обед.

Кровь Мэтта снова жарко закипела, а руки просто зудели отжелания ласкать и гладить эту гладкую кожу, упругую грудь, изящные изгибы бедери талии. И неожиданно предательский разум подсказал ему соблазнительноерешение: возможно, если он овладеет ею еще один, последний раз, то сможетутолить ненасытную жажду и навеки избавиться от этого яда…

Выругавшись себе под нос, Мэтт встал и натянул халат. Боже,да он поистине безумен, если снова осмелился думать о близости с ней!

Снова?

Мэтт застыл.

Впервые после приезда Мередит он оказался способен думатьясно, без бредовых видений и фантазий, вызванных болезнью или действиемпроклятых таблеток. Спрашивается, за каким чертом ее принесло на ферму?

Она сама ответила на вопрос:

— Я хочу мира…

Прекрасно, он согласился на предложение перемирия. Такпочему же она все еще здесь? Они никогда не жили одним домом, не велихозяйство, но зачем же она торчит на ферме? Приносит ему кофе в постель иделает все возможное, чтобы очаровать его и обезоружить?

И тут в лицо ему словно ударила струя ледяной воды — ответпришел с необычайной ясностью и силой, потрясая его собственной глупостью.

— Я хотела получить хаустонский участок, — сказала она, — номы не можем позволить себе платить тридцать миллионов.

Господи, да она действует на него сильнее любого наркотика!Совершенно одурманила его разум! Мередит хотела получить землю попервоначальной цене и, очевидно, готова на все, чтобы добиться этого, дажепресмыкаться перед ним. Ее сокрушенные извинения, нескрываемое желание мира,супружеская забота о нем — все это притворство с целью заставить егокапитулировать.

Изнывая от отвращения, брезгливо поражаясь собственнойдоверчивости и ее двуличности, Мэтт подошел к окну и откинул занавеску, глядяна заметенную снегом подъездную аллею, но перед глазами возникла Мередит,покорно стоявшая у постели: