Карловна, до этого молча и ненавязчиво наблюдавшая за мной, и задала самый важный для женщины вопрос: — Вы женаты?

— Да, — подтвердил я. — Сын и две дочери.

— А у нас только дочка. Живет в Ницце с мужем и сыном, нашим внуком Эдиком. Ее муж агроном, служит в крупной французской компании, — поведала она.

— Жалованье профессора позволяет вам иметь виллу в Антибе⁈ — продолжил удивляться Николай Алексеевич.

— Конечно, нет. Ещё занимаюсь изобретательством, — ответил я и выдал заумное, чтобы произвести впечатление: — Получил патент на методы изоляции электрических проводов с помощью триацетатных гидрофобных нитей и способы окраски их в разные цвета азокрасителями и продал право на него нескольким компаниям.

Судя по выражению лица генерала Епанчина, заумь для него началась уже со слова «электрических». Для его жены, наверное, со слова «патент», поэтому впечатлилась до восхищения. Вера Карловна расспросила меня о житье-бытье в Швейцарии, после чего сослалась на домашние дела, ушла.

— Я продаю эту виллу за миллион франков, — известил генерал Епанчин, когда мы остались одни.

— В ремонт ее придется вложить еще половину этой суммы, — напомнил я. — Проще купить тысяч за пятьсот поменьше и в лучшем состоянии.

Он напрягся, собираясь послать меня к черту, как предыдущего покупателя, но потом, видимо, вспомнил наставления жены и произнес:

— Хорошо, я сбавлю сто тысяч.

— Остановимся посередине, на семистах пятидесяти тысячах, и прямо сейчас поедем к нотариусу оформлять промежуточный договор, — предложил я. — Через две-три недели вы избавитесь от собственности, которую трудно содержать, и переедете в Ниццу, поближе к внуку.

Николай Алексеевич посопел сердито, потому что хотел больше, произнес:

— Мне надо посоветоваться с женой.

Уверен, что Вера Карловна подслушивала. Заключительная часть моей реплики предназначалась именно для нее. Что и подтвердилось. Вернулся генерал Епанчин обмякшим, словно сломался внутренний стрежень. Мне даже стало жалко его. С другой стороны предложенной мною суммы хватит им на скромную квартиру в Ницце и лет на десять беззаботной жизни. Не думаю, что проживут дольше.

— Хорошо, едем к нотариусу. Сейчас вызову извозчика, — сказал он, стараясь не встретиться со мной взглядом.

— Меня ждет такси у ворот, — проинформировал я. — Берите документы — и поедем.

Пожилой нотариус с курчавой шапкой густых черных волос, усами и козлиной бородкой был медлителен и дотошен. Он долго изучал документы на виллу и выданный Францией, нансеновский паспорт ее владельца. В тысяча девятьсот двадцать втором году в Женеве на конференции Лиги наций, созданной после Первой мировой войны, чтобы защищать интересы победителей, был разработан документ для беженцев, который действовал во входивших в нее странах. Прямо на обложку наклеивалась марка стоимостью, эквивалентной пяти французским франкам, после чего документ становился действующим и позволял свободно перемещаться, получать со временем гражданство любой из них. Я оплатил услуги и внес десять процентов от стоимости покупки, выписав чек на «Баварский муниципальный банк». Нотариус предупредил нас, что отныне генерал Епанчин не имеет права продать виллу без моего согласия, а у меня есть время на отказ от сделки до заключения основного договора, но не более двух месяцев, иначе потеряю залог.

— Оформлять виллу на вас или напополам с супругой, чтобы уменьшить налог на наследство? — спросил нотариус.

— Платить их будем по французским законам? — задал я встречный вопрос.

— Нет, по законам своей страны, — ответил он.

— Тогда на меня. В Швейцарии нет налога на наследство, — решил я.

— На проверку уйдет десять дней, — сообщил нотариус. — Если все будет в порядке, извещу вас телеграммой.

— Приеду в первый вторник или среду после получения ее, — пообещал я.

После чего отвез Николая Алексеевича на виллу.

— Говорите, можно свободно въехать в Россию? — спросил он по пути.

— У меня получилось через румынскую границу. Ничего не проверяли, только вещи перерыли. Не знаю, что они мечтали найти в моей сменной одежде, — иронично рассказал я.

Оставшуюся часть пути генерал Епанчин молчал. Наверное, прощался с виллой — очередной нитью, связывающей его с красивым прошлым. Лет до пятидесяти мы уверены, что лучшее впереди, а потом вдруг понимаем, что оно позади.

30

В летнюю сессию я не лютовал. У меня всё хорошо, так что пусть и у студентов будет повод для радости. Человек по пять с каждого курса аттестовал по результатам семестра. На предпоследней лекции объявил, чтобы на следующую пришли с зачетками, и поставил им оценки по экзамену. И им хорошо, не надо готовиться, и мне меньше времени слушать блеянье. Такое сейчас, не знаю, как в будущем, не принято, но ректор Жорж Вернер помалкивает. Ему осталось всего ничего работать на этой должности. В следующим учебном году ректором станет Уильям Раппар.

Третьего июля в Женевском университете начались летние каникулы. Во второй половине дня, когда прибыл рейс «Женевских авиалиний» из Италии, я погрузил в него два семейства, свое и Суконкиных, и лично отвез в Канны. Младший из Суконкиных, Юра, сидел на месте второго пилота. Я даже дал ему порулить немного. Пацан был счастлив без меры. Хочет стать лётчиком. Это мирило его с расставанием с одесскими корешами, переходом на французский язык и строгой дисциплиной в швейцарской школе. Юра тяжело переживал переезд в Женеву, хотя младшим обычно дается это легче.

На аэродроме в Каннах нас уже ждали четыре такси, с которыми договорился, когда прилетал сюда три дня назад, чтобы проверить, как идут ремонтные работы на вилле. Они доставили всех в Антиб. На вилле еще не закончили отделочные работы снаружи и по благоустройству территории, но внутри всё готово: сделан капитальный ремонт, перепланированы санузлы, став больше и обзаведясь нормальными ванными, душем, биде. Надо было заменить и докупить мебель. Оставил это жене и свояченице, пусть отведут душу.

Сам тут же вернулся на аэродром и перегнал самолет в Женеву, чтобы на следующее утро он отправился в регулярный рейс. Садился в темноте. Пока что это редко кто делает, несмотря на то, что на самолетах есть прожектора и подсветку взлетной полосы оборудовали почти на всех аэродромах. Раньше пилоты просто выпрыгивали на парашютах, если не успевали добраться засветло, а топливо заканчивалось. На кого упадет аэроплан, тому и счастье.

Переночевав дома, утром поехал в Антиб на «мерседесе». Самолет «НИД-42С», оставил свояку, который летать не любит, предпочитает добираться на своем «опеле». Сразу прочувствовал собственным телом разницу между путешествием