собеседник как бы пытался вернуться в Одессу начала двадцатого века, когда он был молод, сказочно богат, полон энергии и проектов. Только вот в жизни обратной дороги нет. У всех остальных нет, кроме меня и, может быть, еще нескольких счастливчиков или неудачников, смотря как посмотреть. Наверное, от осознания этого к концу ужина Артур Анатра загрустил. Я проводил его до такси, пообещал, что позвоню, когда приеду в Париж в следующий раз, но для себя сделал вывод, что лучше не разговаривать о прошлом с теми, у кого раньше всё было намного лучше, а о чём-либо другом им неинтересно.

27

Май месяц оказался урожайным на хорошие события. Семнадцатого числа Вероник родила сына, которого, потому что мне было без разницы, русская женская часть большой семьи после долгих обсуждений решила назвать Владимиром в честь отца тещи. Теперь у Светланы Владимировны было по три внука от каждой дочери, что сочли хорошим знаком. Правда, у младшей набор отличался — две девочки и один мальчик, а не наоборот, как у старших, но эту ошибку природы сочли несущественной. Через неделю младенца крестили в Крестовоздвиженском соборе, построенном в Женеве ровно шестьдесят лет назад на холме на левом берегу Роны. Участок подарило правительство кантона с условием, что принадлежать будет до тех пор, пока стоит храм. Это обычная белокаменная православная церковь с пятью золочеными куполами. Что там внутри, не знаю, не заглядывал. В нее ходят все православные домочадцы, отвожу их на машине, а потом отправляюсь по своим делам или сижу в баре неподалеку. Крестной стала Стефани Суконкина, а крестным, ввиду отсутствия других достойных кандидатов, Иван Антиохин, который, в отличие от старшего брата, довольно успешно учится в университете. По выходным обедает у нас или Суконкиных. Иногда, во время очередного приступа безденежья, заходит по будням. В начале каждого месяца я оплачиваю комнату в пансионе и перевожу двести франков (средняя зарплата швейцарского рабочего) на его счет в банке «Ломбар Одье и Ко». Студенту денег не может хватать по определению, сколько ни давай, поэтому бабушка и обе тети помогают. Я делаю вид, что не догадываюсь об этом.

На следующий день мне прислали из редакции номер французского научного журнала «Анналы химии и физики» с перепечаткой моих статей о красителях и линии по изготовлению таблеток и чек гонорар, довольно скромным из-за ослабевшего франка. В следующие три дня пришли два письма с предложениями о сотрудничестве. Видимо, швейцарский журнал «Helvetica Chimica Acta» не шибко читают за пределами страны. Запомню на будущее, что не надо тратить на него время.

Первой отреагировала французская компания «Заводы Пуленк-Фрери». Она занимается производством многих химических продуктов, начиная от реактивов для фотографирования и заканчивая лекарствами. Это они изобрели первый местный синтетический анестетик «Стовайн (Амилокаин)». Также занимались жаропонижающими лекарствами, которые и хотели производить в виде таблеток, но ранее не могли решить технические вопросы. Собиралась купить по дешевке, за пятьдесят тысяч французских франков. Я написал им, что являюсь акционером картеля «Базельский синдикат», поэтому помогать конкурентам за гроши не собираюсь. Больше потеряю, чем получу. Потребовал полмиллиона, можно акциями. В итоге сошлись на четырехстах тысячах наличными. Это около двенадцати тысяч восьмисот американских долларов. Запускать чужака в свою компанию не решились.

Вторым с запозданием на пару дней отреагировал немецкий синдикат «И. Г. Фарбениндустри АГ (Сообщество интересов красильной промышленности)», созданный год назад путем объединения шести крупнейших химических концернов Германии: «БАСФ», «Байер» и «Хехст» (доли по двадцать семь целых и четыре десятых процента), «Агфа» (девять), «Электрон Гисхайма» (шесть и девять десятых) и «Вейлер-тер-Меер» (одна целая и девять десятых). Названия первой, второй и четвертой мне были знакомы по двадцать первому веку. Если бы не приближающаяся Вторая мировая война, взял бы с них акциями, как они и предлагали. Оттолкнулись от суммы, на которую я договорился с французами, помножили на шесть, договорились об оптовой скидке в шесть с половиной процентов и остановились на трехстах тысячах немецких марок, что по нынешнему курсу около семидесяти двух тысяч американских долларов.

Рано утром во вторник двадцать пятого мая я вылетел на своем самолете в Париж. Погода была солнечная, ветер боковой и слабый. Менее чем через полтора часа я приземлился на аэродроме Ле-Бурже на северо-востоке Парижа. Там меня ждал бордовый четырехместный кабриолет «салмсон» с молодым водителем, который попытался отобрать у меня черный кожаный портфель, почти пустой, поэтому я сумел отбиться. Усадив меня на заднее сиденье, он помчал по улицам Парижа на юг, в Витри-сюр-Сен, юго-восточный пригород, где находился головной офис компании «Заводы Пуленк-Фрери». Рулил молча — редкое качество у профессиональных водителей.

Офис был трехэтажный, но казался очень помпезным, благодаря колоннам, натыканным везде, где только смогли. Приняли меня в зале для совещаний. Из мебели там были только большой овальный стол и двадцать четыре стула вокруг него и маленький столик с печатной машинкой и стулом для секретаря-стенографа, сейчас пустовавший. Договор мне присылали на ознакомление. Убедившись, что в нем нет правок, я подписал. От имени компании это сделал один из трех братьев Пуленк по имени Камиль, которому было за шестьдесят, и руки тряслись, на одном экземпляре поставил небольшую кляксу. Испорченный оставили себе, а второй вручили мне вместе с чеком на четыреста тысяч франков и пожеланием сотрудничать и дальше. После чего молодой человек отвез меня на аэродром Ле-Бурже, где я заплатил за стоянку и дозаправку топливом и сразу вылетел во Франкфурт-на-Майне.

Через час и сорок минут, одолев четыреста восемьдесят километров, я приземлился на аэродроме на южной окраине города на правом берегу реки Майн. Там меня не ждали, потому что не знали, когда прилечу. Я договорился о дозаправке и нанял такси — коричневый «опель-10/40». У водителя были усы скобкой и сосредоточенное лицо, как у пилота по время посадки самолета. Так и хотелось сказать: «Расслабься, братан! Мы уже катимся по взлетке!».

Приняли меня в двухэтажном особняке. Снаружи он походил на обычный жилой дом богача, а внутри на типичный офис. Меня встретила у входа дама средних лет и толщины с белыми волосами, спереди зачесанными назад волной и свисающими до плеч по бокам и сзади. По размеру бюста тянула на белокурую бестию. Остальное нуждалось в хорошей корректировке. Хотя у каждого свои бестии. Она проводила меня на второй этаж в кабинет председателя правления синдиката герра Карла Боша.

Бывает так, что глянешь на человека — и в голове вспыхнет какое-то слово или пара, по большей части неприличные. У меня зажглось «Немчура поганая!».