Карл Бош был чистокровным пожилым арийцем — крепким, подтянутым, белобрысым, подстриженным коротко, с цепким взглядом через очки в золотой оправе, усами чуть длиннее, чем у Гитлера, плотно сжатыми тонкими губами и раздвоенным подбородком. Несмотря на его штатский костюм и моё знание, что имею дело с доктором химии, причем довольно талантливым, читал его труды, меня не покидало чувство, что имею дело с генералом.

— Добрый день, коллега! — поздоровался он и предложил занять место у короткой ножки Т-образного стола. — В молодости я разрывался между металлургией и химией, сделав выбор в пользу второй, но именно это мне и помогло сконструировать установку по производству синтетического аммиака. Увидев ваши статьи, я подумал, что, наверное, и вы в свое время делали такой же выбор.

— Увы, должен вас разочаровать! — признался я. — Выбирал между химией и геологией, получив университетский диплом по обеим дисциплинам, но защитил докторскую степень по первой, хотя предлагали и по второй. Пошёл по более лёгкому пути: к моменту окончания университета у меня уже были публикации в рецензируемом научном журнале, поэтому защита диссертации стала чистой формальностью.

— Что ж. значит, мы оба не ошиблись, — раздвинув губы в подобие улыбки, произнес он.

Секретарша принесла договора, положила передо мной и подала ручку, которую обмакнула в бронзовую чернильницу в виде дельфина, стоявшего на хвосте с открытым ртом. После того, как я расписался, вернула ручку на место, промокнула подпись пресс-папье с верхней крышкой из черного дерева, перенесла договора председателю правления и повторила манипуляции. После чего один экземпляр и чек на триста тысяч немецких марок положила в папку из темно-коричневой кожи и оставила на столе передо мной, а второй унесла, не промолвив за всё время ни слова. Бесценная женщина: с таким бюстом — и всё время молчит.

Мы обменялись рукопожатиями с Карлом Бошем.

— Буду рад увидеться с вами снова! — пожелал он на прощанье.

На аэродром меня отвезли на его четырехместном кабриолете черного цвета «штайгер-11/55».

Через час с четвертью, одолев триста десять километров, я приземлился на аэродроме Обершляйсхайм неподалеку от Мюнхена. Раньше здесь базировались вояки, а сейчас обслуживает гражданские авиалинии, в том числе самолеты нашей компании. Меня встретил клерк — тридцатисемилетний мужчина, одетый в не новый, но старательно отутюженный костюм. Держался напряженно-заискивающе. Видимо, решил, что я с проверкой.

— Прилетел по личному делу, — успокоил его. — Проследите, чтобы заправили полный бак самолета.

Меня уже поджидало такси — «опель-4/14» зеленого цвета. Почти все автомобили этой модели имеют такой цвет, из-за чего получили прозвище «Лягушка». Мы прокатились в «Баварский муниципальный банк», где я акцептировал чек, полученный от «И. Г. Фарбен». Увидев, кто его выдал и сумму, кассир посмотрел на меня, как на местечковое божество. Таксист, поджидавший у банка, отвез на аэродром. Дал ему пару марок на чай. Остальное получит от нашего отделения.

Ещё час и сорок минут — и я добрался до Женевы. Если бы не самолет, эта поездка растянулась бы дня на три, если не больше. Не зря купил его.

28

Приближались летние каникулы, и я задумался о том, что лучше проводить их на берегу моря. Ближним было Средиземное с городом Канны, в котором есть аэродром. Во вторник я полетел туда на своем новом самолете «НИД-42С». Крейсерская скорость у него была двести девяносто километров в час и равна расстоянию от Женевы до аэродрома рядом с Каннами. Гору Монблан оставил слева, не приближался к ней. Семь лет назад Вальтер Миттельхольцер, совладелец и нынешний директор авиакомпании «Ad Astra Aero», пролетел над этой горой, о чем писали взахлеб все швейцарские газеты. Знали бы они, над какими вершинами летал я!

Через час приземлился на знакомом по будущему аэродроме. Он дальше от Монако, чем расположенный на берегу моря в Ницце, зато на нем спокойнее, не надо ждать разрешение на взлет и посадку и представителей власти не бывает. Сейчас и вовсе пусто, ни самолетов, ни машин не видно. Ангар всего один, и тот закрыт. Здесь намного теплее. Зря не надел летний костюм.

Когда я приземлился, от ангара к самолёту притопал не спеша, вразвалку молодой тип в вылинявшем от стирок, бледно-синем комбинезоне, просветил:

— Стоянка двадцать франков в сутки, полные или нет. Если в ангаре, двадцать пять, — и спросил: — Заправляться будете?

— Да. Залейте на всякий случай сто литров, — подтвердил я и поинтересовался: — Где нанять такси или извозчика?

— Могу позвонить, чтобы приехали, — сказал он и ожидающе посмотрел на меня.

Я дал ему алюминиевую монету в два французских франка.

— Сейчас приедут, месье! — радостно пообещал он, торопливо зашагав к ангару.

Минут через десять прикатило старенькое такси марки «ситроен-б2» с открытой водительской секцией. Пассажирский салон на два места имел брезентовую крышу и отделялся стеклом от водителя.

— Куда вас отвезти, месье? — спросил пожилой худой водитель с обветренным лицом, хотя на машине есть переднее стекло, и кайзеровскими усами, хотя явно не служил в армии.

— Надо повозить меня по городу на побережье. Хочу посмотреть дома на продажу, узнать цену. Наверное, поговорю с продавцами. Потом вернемся назад, — объяснил я.

— Можете нанять меня за двенадцать франков в час, — предложил он.

— Так и сделаем, — согласился я, садясь в машину, и приказал: — На мыс Антиб.

Мы заехали на полуостров по западному берегу. Песчаные пляжи, отгороженные от жилой зоны высокими каменными стенами, чистая вода, дно опускается плавно. Как раз хорошо для детей. Миновали марину, почти пустую, всего две яхты. До Первой мировой войны курорт облюбовали английские и русские аристократы. Иметь здесь виллу было мечтой многих жителей Санкт-Петербурга, Москвы и других северных городов поменьше. Во время войны первые резко обеднели, а вторые и вовсе исчезли. На многих виллах вывеска «Продается».

Я знал, что курорт начнет оживать после Второй мировой войны, что цены взлетят до небес, что это будет выгоднейшее вложение денег, поэтому высматривал виллу с большим земельным участком, пока не нашел такую на улице Онд. За высокой каменной стеной в глубине, между высоченными пиниями с широкими кронами и эвкалиптами стояло белое трехэтажное здание с плоской крышей с балюстрадой по краю и желтоватыми пятнами в тех местах, где обвалилась штукатурка. Между двумя колоннами массивные чугунные ворота, покрытые темно-синей краской, вспученной кое-где, а то и вовсе обвалившейся, открывшей ржавчину. Рядом в стене темно-синяя чугунная дверь, тоже требующая