Поездка прошла как в тумане, его клонило в сон, несмотря на прохладный ветер из приоткрытого окна. После возвращения и погружения в юридические тонкости сложившейся проблемы он почти не спал и не ел.

Когда машина повернула за угол, он смог убедиться, что лагерь из фотографов, разбитый по его возвращении, никуда не делся. Последние три дня он страдал от их откровенной агрессии и на своей шкуре понял, под каким давлением жила его жена. Раньше его отношения прессой были дружественными, уважительными и взаимовыгодными. Но теперь на нем лежало клеймо едва ли не преступника: его оскорбляли, ему угрожали, от его прежней жизни обещали не оставить и камня на камне, его преследовали.

В высшей мере познавательный опыт.

Как только мужчина зашел в квартиру, он увидел в прихожей синюю фетровую шляпу отца. Сам он сидел в гостиной, покачивая в ладони полупустой бокал бренди.

- Я приехал, как только смог. - Поднявшись, он налил бренди во второй бокал и передал сыну с невеселой улыбкой.

- Ты разве не должен сейчас быть где-то на Амазонке? - Риго был удивлен. - Или за тобой прислал дядя Марио?

Вероятно, он очень зол на меня. Или ликует, кто знает…

- Мне действительно позвонил Марио. - Риго-старший задумчиво вдохнул аромат бренди. - Но я приехал не для того, чтобы допрашивать и распекать главу «Марчези групп», я приехал к сыну. До свадьбы у тебя хоть раз был отпуск? Или, скажем, больничный?

- Пап, разве это важно сейчас?

- Полагаю, очередное важное поглощение? Да? Я слышал… Риго, послушай, я невероятно горжусь тобой и тем, чего ты смог достичь. Ты вывел семейное дело на международный уровень. Но тебе не кажется, что пора сделать паузу?

Риго лишь закатил глаза:

- Отец, если бы все останавливались, достигнув определенной степени успеха, человечество не продвинулось бы дальше изобретения колеса. Я верю лишь в непрерывный прогресс.

- Так вот чем ты, по-твоему, занимаешься! Теперь ясно. Просто со стороны все выглядит так, словно ты бежишь на месте.

- Пап, довольно. У меня и без того достаточно волнений, чтобы еще и ты издевался надо мной…

- Но ты должен понять. Ведь ты такой же упрямый, как твоя мать. Ты же просто… Та женщина причинила тебе много боли, поверь, я понимаю. Но нельзя всю жизнь убегать от чувств.

- Кажется, я неплохо справляюсь! Разве не видно?

- Чушь собачья! - Отец сокрушенно вздохнул. - Надеюсь, ты и сам скоро это поймешь и найдешь в себе силы отказаться от своих проектов и просто насладиться остатком медового месяца. Компания прекрасно переживет и без последней сделки.

- Все не так просто! - Бренди обжег ему горло. - Если я подведу компанию, совет акционеров.

- Вот тебе и первый важный урок - не растрачивай свою жизнь, стараясь угодить всем подряд. Тем более каким-то плешивым старикам. Живи своей жизнью.

Слова отца еще долго звучали эхом в его голове. Когда-то он сказал Николь, что она должна жить без оглядки на кого-то другого. Теперь он совершал такую же ошибку. Риго просил жену верить ему, обещал оградить от слез и тревог. Но не прошло и месяца, как он сам попросил Николь лечь на амбразуру и прикрыть его собственным телом.

Он действительно обошелся с ней не лучше, чем собственная мать.

Пока машина везла ее по оживленным улицам к зданию суда, Николь в сотый раз задалась вопросом, зачем она здесь. Однако как только она узнала дату заседания, то не могла найти себе места. Она чувствовала, что была обязана предпринять хоть что-то.

Когда она вышла из машины, Риго уже заканчивал свою речь перед прессой на ступенях Дворца правосудия. Он был с полном одиночестве.

Их взгляды встретились, Николь почувствовала неловкость и смущение. Ее убежденность в том, что она поступала правильно, таяла с каждой секундой. Выражение его лица было сдержанным, пока он шел к ней навстречу.

- Зачем ты приехала? - слишком сурово спросил он, косясь на репортеров, которые пока не заметили ее. - Быстро в машину и уезжай.

- Я здесь, чтобы говорить. Пусть они узнают, что произошло на самом деле, - заявила Николь.

- Все кончено. Мы заплатили тому парню. Обвинения сняты. И даже если бы ты решила приехать, я бы запретил тебе давать показания.

- Как Рапунцель?

- Я был зол, когда говорил эти слова. - Риго взял ее за руку, его глаза светились искренностью.

- Но ты был прав. Я не могу всю свою жизнь бегать и прятаться. Я хочу, чтобы мой голос был услышан. Как я смогу внушить своей дочери всегда оставаться собой и не отступать, если буду малодушной сейчас?

- Раньше я думал только о себе. Но теперь, после того, как несколько дней за мной наблюдали, как за животным в лаборатории, я чуть не сошел с ума. Но это только моя вина, я должен решить все сам.

- Риго, ведь я здесь не только ради тебя. Я хочу отстоять и себя. Желаю доказать себе самой, что у меня достаточно сил для того, чтобы защитить дочь.

- Николь, поверь, сил у тебя предостаточно.

Журналисты их заметили.

- Ты еще можешь уйти. - Риго слегка сжал ее руку.

Николь посмотрела ему в глаза:

- Я больше не стану убегать.

Журналисты окружили их плотным кольцом. Вопросы сыпались со всех сторон, жаля, как осы:

- Николь, ваш брак считают фальшивкой, что вы на это скажете?

Она прикрыла глаза, вздохнула и припомнила речь, которая пришла ей на ум, пока она летела.

- Наш брак касается лишь нас двоих. И несмотря на то что мы поощряли участие средств массовой информации во время подготовки свадьбы и прочих церемоний, это не делает его менее частным.

- Что вы можете сказать об агрессивном нападении вашего супруга на представителя прессы?

- Мой муж действовал в состоянии аффекта. Он пытался защитить меня и мою дочь от преследования. А теперь позвольте спросить, находите ли вы хоть сколько-нибудь уместным преследование женщины и несовершеннолетнего ребенка с целью наживы?

Неужели род деятельности наделяет этого человека полномочиями действовать вразрез с безопасностью тех, кто не может защититься? Пока моя дочь не достигла того возраста, в котором она сможет принимать собственные решения, я буду делать это от ее лица.

Риго был в восторге от уверенной в себе женщины, вещающей со ступеней здания суда. Она с легкостью удерживала на себе внимание прессы. Ее слова не были отрепетированы, но речь была эмоциональной и из-за этого еще более убедительной. То, что начиналась как оправдательная речь, вскоре переросло в обвинительную речь против папарацци и их безответственных и порой опасных методов работы.

Его собственная жена менялась на глазах. Из бессловесной девушки, живущей под диктатом матери, она превратилась в страстную женщину, готовую защищать свою семью до последнего.