дороги нет. Спать хочу. Сейчас уйду, и вы уснете: знаете,пожалуй, это единственное, чему я теперь завидую, как глупы те, кто называетсон братом смерти — родным или двоюродным, не помню. Двоюродным, кажется. И чтоже — после тех малоприятных слов, которые я вам высказал, вы по прежнемухотите, чтобы я вернулся? Хочу, мне ведь особенно не с кем поговорить. Что ж,причина основательная, спору нет. Да, у меня к вам просьба: когда будетевыходить, дверь не захлопывайте, а притворите, мне не хочется вставать,пригрелся, знаете ли. Все еще надеетесь, что уснете не один? Кто знает,Фернандо, кто знает.

Полчаса спустя дверь открылась. Лидия, дрожа после долгогоперехода по лестницам и коридорам, скользнула в постель, прильнула, спросила:Хорошо в театре было? — и Рикардо Рейс, не покривив душой, ответил: Хорошо,очень хорошо.

* * *

Ни Марсенда, ни ее отец к обеду не пришли. Чтобы узнать причину,не потребовалось Рикардо Рейсу прибегать ни к хитроумным тактическим уловкам,ни к следственным ухищрениям — надо было лишь дать время Сальвадору и себе,выждать и, облокотясь о стойку в рецепции, повести неспешную и вялую беседу отом, о еем, а потом обронить мимоходом, упомянуть словно бы между прочим, будтопереводя в другую тональность музыкальную тему, возникающую из развитияосновной, что вот, мол, был вчера на премьере в Национальном и там встретился ипознакомился с доктором Сампайо и его дочерью, очень милые и достойные люди. Намиг померкла улыбка на усатых устах Сальвадора, сраженного тем, что новостьдошла до него с опозданием: позвольте, как же так, он видел сегодня нотариуса исеньориту Марсенду, и ни он, ни она не сказали ему, что накануне вечеромвстретили доктора Рикардо Рейса в театре, теперь-то, конечно, он это знает, нодорога ложка к обеду, сейчас-то уже — почти два, как же такое могло произойти,разумеется, не следовало ожидать, что ему представят подробный рапорт, чтобы,заступив на вахту, он оказался в полном курсе дела: Так и так, познакомились сдоктором Рикардо Рейсом, так и так, познакомился с нотариусом Сампайо и дочерьюего Марсендой, но все же это выглядит вопиющей несправедливостью — напротяжении долгих часов держать в неведении его, управляющего отелем, истинногои бескорыстного друга своих постояльцев, о, мир, сколь неправеден ты, скольнеблагодарен! Исчезновение улыбки, если уж мы взялись о ней толковать,происходит моментально, а вот чтобы объяснить, почему это происходит,потребуется известное время, ибо не должно оставаться недоговоренностей исомнений в том, каковы же причины неожиданной и на первый взгляд непонятнойперемены, поскольку сфера чувств человеческих таит в себе порой такие бездны,что мы, отважившись исследовать их, сильно рискуем не скоро выбраться назад.Рикардо Рейс и не собирался ничего исследовать: ему лишь показалось, чтокакая-то мысль внезапно смутила Сальвадора, и правильно, как мы с вами знаем,показалось, хотя если бы принялся он отгадывать саму эту мысль, то не отгадалбы, что лишний раз доказывает, как мало мы знаем друг о друге и как скороистощается наше терпение, если только, конечно, не идет речь о настоящемкриминальном расследовании, пример которого дает нам, пусть не впрямую, пресловутый«The God of the labyrinth». Но Сальвадор превозмог свою досаду, причем, какпринято говорить, времени ему понадобилось меньше, чем нам — чтобы рассказатьоб этом, и, не противясь природному добродушию, показал, что всем доволен ивесьма, щедрой рукой отвешивая похвалы доктору Сампайо и дочери его Марсенде:настоящий сеньор, старого закала, а она — такая утонченная, такая воспитаннаябарышня, и до чего же ей не повезло в жизни с этим ее увечьем или недугом, и явам так скажу, доктор Рейс, не верится мне, что можно ей помочь. Эту тему,грозившую перерасти в обсуждение клинического случая, для чего он, как ужераньше заявлял, не обладал специальными познаниями, Рикардо Рейс не поддержали, круто свернув на другое — на то, что его занимало по-настоящему, или простозанимало, неизвестно почему и насколько сильно — сказал: Они не пришли обедать,и, словно осененный внезапной догадкой, осведомился: Должно быть, уже уехали ксебе в Коимбру? — но Сальвадор, который уж в этом-то вопросе разбирался,ответил: Нет, завтра собираются, а обедали на Байше, там неподалеку живет врач,пользующий барышню Марсенду, а потом они собирались пройтись по магазинам,кое-что купить. Но ужинать-то придут? Несомненно. И Рикардо Рейс, получив этисведения, снял локти со стойки, сделал два шага, остановился, обернулся:Пройдусь, пожалуй, надеюсь, погода не испортится, но в этот миг Сальвадор тономчеловека, сообщающего нечто не слишком важное, добавил: Барышня говорила, чтопосле обеда вернется сюда, отца сопровождать не будет, у него еще какие-то делав городе, и Рикардо Рейсу приходится сделать вид, будто он ничего и не говорил,войти в гостиную, посмотреть в окно, якобы сомневаясь в добросовестностиметеорологов, и вернуться к стойке со словами: Дождя вроде нет, но холодно, позрелом размышлении, останусь-ка я лучше тут, почитаю газеты, и новая идея былаподхвачена усердием Сальвадора: Сейчас распоряжусь, чтобы вам принеслиобогреватель, и на двойной звонок колокольчика появилась горничная, но спервого взгляда явствовало, что это не Лидия, а: Карлота, разожги калорифер ипоставь его в гостиной. Пусть каждый из нас сам для себя решает, нужны подобныеподробности для лучшего понимания происходящего или нет, и мнения по этомувопросу могут сильно разниться, ибо все зависит от того, насколько внимательнобудут прочтены эти строки, от настроения читающего, от личных его вкусов ипристрастий — одному подавай всеобъемлющие идеи, панораму и перспективу,эпическую монументальность исторического полотна, а другой предпочитаетстилистическую изощренность противоборствующих интонаций: нам ли не знать, чтона всех не угодишь. Впрочем, в данном случае речь всего лишь о том, чтобычувства, каковы бы они ни были, проторили дорожку между и внутри людей, покагорничная Карлота уходит и, исполнив поручение, приходит, пока управляющийСальвадор складывает в столбик цифры, проверяя итог длинного счета, покаРикардо Рейс спрашивает себя, не покажется ли подозрительной столь внезапнаяперемена решения: то иду, то остаюсь.

Пробило два часа, половину третьего, постные и бескровныелиссабонские газеты были прочитаны и перечитаны заново, изучены досконально, тоесть от доски — на английский престол вступил новый король Эдуард VIII, историкКоста Брошадо направил поздравления министру внутренних дел, в деревне такой-тоотмечено появление волков, Австрийский Народный Фронт отверг идею аншлюсса, тоесть, если кто не знает, объединения Австрии и Германии, французскоеправительство подает в отставку, разногласия между Хилем Роблесом и КальвоСотело раскалывают избирательный блок испанских правых — до доски: Покупайтезубной эликсир «Паржил», завтра в «Аркадии» состоится первое выступлениезнаменитой танцовщицы Марухиты Фонтан, в продажу поступили новые модели«студебекера» Президент и Диктатор, и если реклама Фрейре охватывала всювселенную, то эта дает безупречно точный очерк мира в наши дни, ибо автомобильпод названием Диктатор дает ясное представление о временах и вкусах. Время отвремени жужжит шмель над дверью, кто-то входит, кто-то выходит, появлениенового постояльца сопровождается сухим звонком Сальвадора, призывающего Пиментуподнять чемоданы в номер, и вновь воцаряется долгое и тягостное безмолвие, иугрюм становится день, переваливший уже за половину четвертого. Рикардо Рейсподнимается с дивана, влачится к стойке портье, и Сальвадор глядит на негоприветливо и дружелюбно, а, может быть, и жалостливо: Ну, что — уже все прочли?— но Рикардо Рейс не успевает ответить, теперь все происходит стремительно:гудит шмель, и голос снизу зовет: Сеньор Пимента, будьте добры, отнесите это комне в номер, Пимента спускается и поднимается, а следом за ним идет Марсенда, ине знает Рикардо Рейс, что ему делать — остаться ли на месте, вернуться ли вгостиную, притворясь, что читает или прикорнул в разнеживающем тепле, но что впоследнем случае подумает Сальвадор, недреманное око, неусыпный соглядатай? — ив результате не делает ничего, оставшись на перекрестье всех этих неначатыхдействий в тот миг, когда появляется Марсенда с приветливым: Добрый вечер иудивленным: Вы здесь, сеньор доктор? Да, я читаю газеты, отвечает он и тотчасдобавляет: Как раз дочитал, то есть, нагромоздив одну глупость на другую — есличитаю, значит, не склонен к разговорам, если дочитал — значит, сейчас уйдуотсюда, присовокупляет к ним третью, ощущая в полной мере, до чего же нелеп:Здесь очень хорошо, тепло так, и его самого коробит от обыденности этоговысказывания, при том, что он все равно ни на что не может решиться — ни сноваусесться в гостиной, ни остаться у стойки: если он уйдет, Марсенда решит, чтоему хочется побыть одному, если останется — что он ждет, чтобы она ушла, всякоедействие следует совершать в свое время, чтобы она поняла, что он вернется вгостиную и будет там поджидать ее, но все это оказалось лишним и ненужным, ибоМарсенда сказала просто: Сейчас я отнесу свои покупки в номер и сразу спущусь,мне хочется с вами поговорить, если, конечно, у вас хватит терпения и вы сейчассвободны. Нас не должна удивлять улыбка Сальвадора: ему нравится, когда междупостояльцами завязываются дружеские отношения, это идет на пользу отелю,создает в нем благоприятную обстановку — а если бы даже и удивила, мы все равноне стали бы перегружать повествование долгим описанием того, как она, возникнувна устах, тотчас и исчезла, ибо повод для нее был исчерпан. Улыбнулся и РикардоРейс, и с улыбкой более продолжительной сказал: Разумеется, или: С большимудовольствием, или: Я в вашем распоряжении, или что-то в этом роде, посколькуимеется целый ассортимент примерно одинаковых и одинаково банальных и расхожихфраз, и жаль, признаться, что мы не склонны потратить сколько-то времени, чтобыразобраться в этих пустых, изношенных и стоптанных, стертых и бесцветныхформулах, а ведь можно бы если не вспомнить, то хотя бы вообразить, какпроизносилось и воспринималось в эпоху юных слов и новорожденных чувств, назаре своего бытия сообщение о том, что кто-то кому-то благо дарит, или укого-то милости просит, или при расставании настоятельно требует, чтобы егопростили, и, о Боже, какая безрассудная отвага нужна была говорившему, кактрепетал в ожидании слушавший.