Марсенда положила левую руку на ладонь правой — а вот инеправда, ничего подобного: эту фразу можно понять так, будто левая ее рукаспособна повиноваться приказам мозга и накрыть собой правую, и, чтобы понять,как ей это удалось, следовало бы опять же оказаться в гостиной и своими глазамиувидеть, как правая рука перевернула левую, потом подлезла под нее, обхватилаее запястье двумя пальцами — мизинцем и безымянным, и вот только после этогообе руки вместе приближаются к Рикардо Рейсу, предлагая друг друга, или взываяо помощи, или смиряясь с неизбежностью: Скажите мне, верите ли вы все же в моеисцеление? Я, право, затрудняюсь с ответом, четыре года без видимых улучшений —срок немалый, доктор, который вас пользует, осведомлен много лучше, чем я, иможет оценить положение более здраво, а, кроме того, еще раз говорю — это немоя область. Что же, мне отказаться от поездок в Лиссабон, сказать отцу, что ясмирилась со своей участью, и потому довольно тратить деньги впустую? Пока чтоу вашего отца два повода приезжать сюда, и если один исчезнет, то. То у негодостанет отваги приезжать в Лиссабон одному. Однако он лишится алиби, котороеполучает благодаря вашему нездоровью: сейчас он видит себя отцом, мечтающим овыздоровлении дочери, а все прочее как бы выносится за скобки. Так что же мнеделать? Мы с вами так недавно знакомы, что я не считаю себя вправе давать вамсоветы. Но я сама прошу их у вас. Тогда продолжайте ездить в Лиссабон, делайтеэто ради вашего отца, даже если разуверились в успехе. Я уже почтиразуверилась. Отстаивайте то, что еще остается, вера в ваше выздоровление будетслужить ему алиби. Но зачем? Чтобы сохранить надежду. Надежду на что? Ни начто, саму по себе, иногда подходишь к такому пределу, за которым уже нетничего, кроме надежды, и вот тогда оказывается, что у нас есть все. Марсендаоткинулась на спинку дивана, медленно потерла тыльную сторону левой ладони, онасидела спиной к окну, и лицо ее было едва различимо — в других обстоятельствахСальвадор давно бы уже распорядился, чтобы зажгли большую люстру — гордостьотеля «Браганса» — но теперь управляющий словно бы намеревалсяпродемонстрировать всю степень своего недовольства тем, что его так высокомерновыбросили на обочину разговора, который, между прочим, он и вдохновил, поведавРикардо Рейсу о докторе Сампайо с дочерью, а доктору Сампайо с дочерью — оРикардо Рейсе, так что эти двое, ведущие еле слышную беседу, ему обязаны своимсвиданием в полумраке гостиной, и не успел он додумать эту мысль до конца, каклюстра вспыхнула по воле Рикардо Рейса, который решил, что если кто-нибудь пачечаяния войдет в гостиную, то сочтет неприличным этот тет-а-тет в потемках,пусть даже сидят там врач и больная, это, пожалуй, похуже, чем оказаться вдвоемна заднем сидении таксомотора. Вот правильно, сеньор доктор, я как разсобирался включить свет, сказал появившийся Сальвадор и улыбнулся, и емуулыбнулись в ответ, исполняя ритуал цивилизации, на треть состоящей излицемерия, на треть — из необходимости и на треть — из глубоко запрятанногоотвращения. Сальвадор удалился, и продолжительное молчание — показалось, апотом и оказалось, что при свете говорить будет трудней — нарушила Марсенда: Несочтите за нескромность с моей стороны, но почему вы уже месяц живете в отеле?Я еще не подыскивал себе квартиру, потому что не решил окончательно, останусьли в Португалии, не исключено, что в конце концов уеду в Рио. Сальвадор сказал,вы прожили там шестнадцать лет, и что же побудило вас вернуться? Тоска породине. Быстро же она унялась, если вы уже собрались назад. Это не совсем так:когда я садился на пароход, мне казалось, что имеются веские основания дляприезда сюда и что здесь мне предстоит решить важнейшие вопросы. А теперьбольше не кажется? А теперь, начал он и не договорил, устремив взгляд нависевшее перед ним зеркало, а теперь, знаете, когда слон чувствует, что емунедолго осталось, он отправляется туда, где должен будет встретить смерть.Значит, если вы навсегда вернетесь в Бразилию, эта страна станет для слона темместом, где он должен умереть? Эмигрант, видите ли, всегда думает о стране, гдеему, быть может, суждено окончить свои дни, как о стране, где он будетжить-поживать, в том-то и разница между мной и слоном. И что же, не исключено,что через месяц вас уже здесь не будет? Может быть, к тому времени жизнь моявойдет в лиссабонскую колею. Или переместится в Рио-де-Жанейро. Вы об этомтотчас узнаете от нашего Сальвадора. Я приеду, чтобы не потерять надежды. Еслине потеряете надежду, застанете меня на прежнем месте.

Марсенде — двадцать три года, и нам доподлинно неизвестно,где и чему она училась, но можно не сомневаться, что дочка нотариуса, да еще изКоимбры, окончила лицей, и лишь драматический оборот событий вынудил ееоставить юридический или филологический факультет — второе все же вероятней,ибо правоведение с его тягомотиной кодексов и уложений меньше пристало женщине,да и хватит на семью одного адвоката, вот если бы она родилась мальчиком, тогдаеще может быть — чтоб было кому продолжить династию и в чьи руки передать дело— но дело-то вовсе не в том, другое поразительно: как это барышня, живущая внашей стране в наше время, способна оказалась провести разговор на такомвысоком уровне и так последовательно, а говоря про уровень, мы сравниваем ее ссовременными ей образцами — не сморозила ни одной глупости, не жеманилась, немудрствовала и не пыталась доминировать, вела себя естественно и выказаланезаурядный ум, развившийся в ней, быть может, как компенсация ее ущербности,от которой, впрочем, не застрахованы ни мужчины, ни женщины. Теперь онаподнялась, поднесла левую руку к груди, улыбнулась: Я благодарна вам за вашетерпение. Меня не за что благодарить, мне было очень приятно поговорить с вами.Вы будете ужинать здесь? Здесь. Тогда мы еще увидимся. Тогда — до скоройвстречи, Рикардо Рейс смотрел ей вслед — вероятно, благодаря тонкой и стройнойфигуре она казалась ему прежде выше ростом — и слышал ее обращенные кСальвадору слова: Пусть Лидия поднимется ко мне, как только сможет, и лишь емуодному эта просьба представляется необычной, поскольку его совесть отягощенасвершаемыми им предосудительными актами классосмешения, а для всех остальныхничего нет более естественного, чем просьба прислать горничную, чтобы помоглапостоялице переодеться, особенно если у той, например, рука парализована.Рикардо Рейс еще ненадолго задерживается в гостиной, включает радио как раз вту минуту, когда передают «Спящее озеро» — конечно, это всего лишь случайноесовпадение, и лишь в романе используют его, чтобы притянуть за уши аналогиюмежду безмолвной лагуной и девушкой, которая еще хранит невинность, но еще непризналась в этом, да и как же ей объявить о своем статусе, это ведь делотакое, дело сугубо личное, огласке не подлежащее, даже и жених, буде такойсыщется, вряд ли решится спросить напрямую, девственна ли она, ибо в этомсоциальном слое пока что исходят из презумпции невинности, каковая будет в своевремя и в должных обстоятельствах предъявлена, а если ее в конечном итоге неокажется, то это, конечно, позор и скандал. Музыка сменилась другой: заиграличто-то такое неаполитанское — серенаду или канцонету — amore mio, cuoreingrato, con tе, ia vita insieme, рег sempre, и сладкий тенор пустился доказыватьпревосходство своего чувства, но тут в гостиную вошли двое с брильянтовымибулавками в галстуках, узлы которых были надежно спрятаны под могучими брылами,уселись, закурили сигары и завели беседу о поставках пробки иликонсервированных сардин — мы бы выразились определенней, если бы Рикардо Рейсне покинул гостиную, причем он был до такой степени погружен в свои мысли, чтодаже не перемолвился словом с Сальвадором: дивны дела, творящиеся в этом отеле.