Большинство жителей до сих пор регулярно по воскресеньямходили в церковь, мужчины по-прежнему собирались в Элк-клубе в первую пятницукаждого месяца, а все летние праздники отмечались так же, как и сто лет назад,на большой зеленой лужайке под аккомпанемент китонского городского оркестра,который сидел на возвышении, обтянутом по такому случаю красными, белыми исиними полотнищами. Правда, если раньше китайцы прибывали на подобные торжестваверхом или в повозках, запряженных лошадьми, то теперь они предпочитали пикапыи малолитражки, но смех и музыка звенели в летнем воздухе так же, как и многолет назад. Дети по-прежнему играли в пятнашки среди вековых дубов или чиннопрогуливались, одной рукой цепляясь за родителей, в другой зажав стаканчик смороженым. Старики, как водится, сидели на лавочках и вспоминали минувшие дни.Китон был городом, где люди крепко держались за старые традиции, старыевоспоминания, старых друзей. В этом городе все знали обо всех.

И Джулия теперь чувствовала себя неотъемлемой частьюкитонского уклада. Это давало ей ощущение безопасности и защищенности, поэтомувот уже пятнадцать лет она тщательнейшим образом избегала всего, что моглопослужить хоть малейшим поводом для слухов и пересудов. Будучи подростком, онавстречалась только с теми мальчиками, которых одобряли ее родители, и принималаучастие только в тех мероприятиях, которые поддерживали школа и церковь. Джулияни разу не нарушила даже правила дорожного движения, не говоря уже о каких быто ни было других серьезных правилах. Она жила с родителями вплоть до окончанияколледжа, а когда все-таки сняла себе дом, то содержала его в безукоризненномпорядке и взяла себе за правило не приглашать в него никаких мужчин, кромечленов своей семьи, после того как начинало смеркаться.

Любую другую девушку, выросшую в восьмидесятых, подобныесамоограничения свели бы с ума, но только не Джулию. Ей посчастливилось обрестинастоящий дом, любящих родителей и братьев, которые доверяли ей и уважали ее, иона твердо решила всегда быть достойной этого. Ее усилия были вознаграждены, ик двадцати шести годам Джулия Мэтисон стала своего рода образцовой жительницейКитона. Кроме преподавания в китонской начальной школе, работы сдетьми-инвалидами и вечерних занятий с неграмотными женщинами, она такжепреподавала в воскресной школе, пела в церковном хоре, пекла печенье дляблаготворительных распродаж и вязала шарфы, чтобы помочь собрать деньги нановое здание для китонской пожарной команды.

С непреклонной решимостью она тщательно искореняла в себелюбые черты, напоминавшие об отчаянном, безрассудном сорванце, которым онакогда-то была, но каждая очередная «жертва»с ее стороны вознаграждаласьсторицей. Джулия очень любила детей, да и работа со взрослыми приносила ей ни счем не сравнимое удовлетворение. Она сама создала для себя безупречную, ничемне запятнанную жизнь. И лишь иногда, по ночам, когда оставалась одна, Джулияиспытывала какую-то непонятную тоску. В ее безупречной, идеальной жизни явночего-то не хватало, а чего-то было слишком много. Она словно играла самою жесобою написанную роль в пьесе, продолжения которой не знала.

Год назад, когда в их город приехал второй священник, чтобыпомогать преподобному Мэтисону с его обширной паствой, Джулия вдруг поняла,чего ей не хватает — собственной семьи, мужа и детей, о которых бы она моглазаботиться. Грег Хаули (так звали нового священника) думал точно так же. Онсделал ей предложение, но Джулия попросила дать ей немного времени, чтобыокончательно разобраться в своих чувствах. И вот теперь Грег уехал во Флориду,в свой собственный приход, где и ждал ее окончательного решения. Городскиесплетники, которые полностью одобряли возможный брак между Джулией и молодымпастором, были очень разочарованы, когда месяц назад, после Рождества, Грегуехал к себе во Флориду, не объявив о помолвке.

Джулии тоже был очень симпатичен Грег Хаули. Но иногда,ночью, ее одолевали какие-то смутные, непонятные и совершенно необъяснимыесомнения…

Присев на краешек стола, Джулия с улыбкой смотрела насемерых женщин в возрасте от двадцати до шестидесяти, которые учились читать.Джулия недавно познакомилась с ними, но уже полюбила за смелость, с которой онине побоялись признаться а своем невежестве, и за решимость во что бы то нистало его побороть. Ей очень не хотелось заканчивать занятия, но через двадцатьминут родители ждали ее к ужину.

— Ну что ж, на сегодня достаточно, — взглянув на часы,сказала Джулия. — Есть вопросы по заданию на следующую неделю?

После небольшой паузы Розали Силмет, двадцатипятилетняямать-одиночка, подняла руку и, смущаясь, заговорила:

— Мы… мы все хотим вам сказать, как важно для нас все, чтовы делаете. Мне поручили говорить от имени всех, потому что пока я умею читатьлучше других. Мы хотим, чтобы вы знали, как изменили нашу жизнь тем, чтоповерили в нас. Некоторые думают, — в этом месте Розали немного заколебалась,глядя на Паулину Перкинс, которая присоединилась к их группе совсем недавно,поддавшись на уговоры Розали, — что вы все равно не сможете нас ничему научить,потому что это невозможно. Но мы очень благодарны вам за то, что вы хотя быпредоставили нам шанс.

Джулия, от которой не укрылись колебания Розали, посмотрелана сидящую немного в стороне темноволосую серьезную женщину лет сорока и мягкоспросила:

— Паулина, почему вы думаете, что не сможете научитьсячитать?

Женщина поднялась со своего места, будто обращалась к оченьуважаемому и важному человеку. Говорила она с большим достоинством, но в голосеслышалась застарелая боль:

— Мой муж утверждает, что если бы я не была так глупа, тонаучилась бы читать еще в детстве. И мои дети считают, что я даром трачу свое иваше время. Я пришла сюда только потому, что увидела, как быстро продвигаютсядела у Розали. А ведь она, так же как и я, всегда считала себя абсолютнонеспособной к учению. Вот я и решила попытаться.

Увидев, что остальные женщины согласно кивают, Джулия нанесколько мгновений закрыла глаза, собираясь с силами перед тем, какрассказать, что она держала в себе столько лет.

— Я знаю, что все вы можете научиться читать. И я абсолютноуверена в том, что неумение читать не имеет ничего общего с тупостью. Я могудоказать это.

— Каким образом? — недоверчиво спросила Паулина. Джулиясделала глубокий вдох и спокойно сказала:

— Когда я приехала в Китон, мне было одиннадцать лет, нонесмотря на это, читала я гораздо хуже, чем Розали после нескольких недельзанятий. Поэтому я могу вас понять, как никто другой. Я знаю, что такое идти покоридору и искать нужную вывеску. И я могу описать вам все уловки, которые выиспользуете для того, чтобы окружающие не заметили вашей неграмотности и нестали над вами смеяться. Но я никогда не буду смеяться над вами, потому что мнеизвестно и кое-что другое… Мне известно, сколько мужества требуется каждой извас, чтобы приходить сюда дважды в неделю.