Вон оно что! Не успокоился господин Метастазио,предприимчивый человек. И не успокоится, пока не изведет со свету опасногосвидетеля.

Видно, не в себе Митя был, не услышал приближающихся шагов,а когда дверь открылась, бежать было поздно.

Вошли Пикин и сержант-преображенец, совсем еще юнец.

— Глядите, Бибиков, — весело сказал капитан-поручик, — какойу нас гость. Сам Митридатус Премудрый. Ты что тут делаешь? Слыхал, чего слюбопытной Варварой приключилось? А? — Оглядел обмершего Митю своими шальнымиглазищами. — Мне сказывали, ты в колодец нырял? За царевной-лягушкой? Ну,шишки-семечки, в рубашке ты родился. Таким в карты везет.

Надо тебя обучить. То-то вдвоем всех чистить будем, а?

И заржал, душегуб. На роже ни тени, ни облачка, и от этогобыло всего страшней. Митя взвизгнул, проскочил у сержанта под локтем, понессясо всех ног неведомо куда.

* * *

Это только так говорится, что человек несется неведомо куда,на самом-то деле всякий, даже с огромного перепугу, сразу соображает, куда емубежать спасаться. Знал про то и Митридат, даже сомнения не возникло.

Есть человек, для того и приставленный, чтобы беречьгосударыню и пресекать заговоры против августейшей персоны. Человек известный —тайный советник Маслов, начальник Секретной экспедиции. И давно следовало ужасперед Еремеем Метастазио преодолеть, во всем Прохору Ивановичу признаться.Ужас, он только цепенит и воли лишает, а от погибели никогда и никого неспасал. Что кролику трепетать, взирая на разинутую пасть удава? Ведь хищногозмея кроликово бездействие не отвратит от плотоядного замысла.

Проживал тайный советник близехонько от дворца, на Миллионнойулице. В гости к Прохор Иванычу по доброй воле никто не хаживал, но место егообитания всему Петербургу было отлично известно. Это надо из бокового подъездавыскочить, пробежать мимо полосатой караульной будки и нырнуть во дворнапротив. Там, в желтом казенном доме, бдит Секретная экспедиция, при ней иквартира начальника.

Маслов выслушал всхлипывающего мальчика внимательнейшимобразом, ни разу не перебил, а только кивал да приговаривал:

«Так, та-ак», — и чем дальше, тем живей. Недоверия, которогоМитя больше всего страшился — мол, напридумывал малолеток небылиц, — ПрохорИванович не явил вовсе, да и, судя по лицу, не очень-то рассказу удивился.Скорее обрадовался.

Заходил по тесному, сплошь уставленному запертыми шкаламикабинету, потирая сухие белые руки. Побормотал что-то под нос, покивал самсебе.

— Ты вот что, превосходный отрок, — говорит, — ты мне помогиматушку спасти и злодеев изобличить, ладно? Тогда и я сумею тебя от тех жесамых извергов уберечь.

— Как же я могу вам помочь? — поразился Митя. — Я ведьмаленький.

Тайный советник обнял его за плечо, усадил рядом с собою надиванчик, заговорил тихо, душевно:

— Ты хоть и невелик, а разумней многих больших. Посуди сам:вот знаем мы с тобой правду, только ведь этого мало. Не поверит нам матушка,потому что тут замешана дражайшая ее сердцу персона.

— Мне-то, конечно, не поверит, — горячо сказал Митя. — Я длянее что, кукла затейная, китайский болванчик. Но уж вам-то, своему охранителю!

Прохор Иванович подпер вислую щеку, пригорюнился.

— Увы. И мне, своему верному псу, тоже не поверит. Про когодругого — да, но только не про ближних подручников свет-Платошеньки. Я ей ивправду что пес: на чужих бреши, а своих не замай. Даже если сумею я в матушкусомнение заронить, дальше-то что будет?

— Что?

— А то, что явится к матушке известная особа, много красивейлицом, чем старый Прохор Маслов, запрется с ее величеством в спаленке и сыщетрезоны, после которых нас с тобой вышвырнут из Зимнего, как нашкодивших кутят.И никто тогда не помешает нашему приятелю Еремею Умбертовичу довести своезлонамеренье до конца.

— А может, не сумеет светлейший сыскать резонов? Я приметил,что ума он несильного.

— Мал ты еще, — вздохнул тайный советник. — Матушка хоть ивеликая царица, а тоже баба. И ум князю Платону на том ристалище вовсе непонадобится.

— Что же делать? — пал духом Митя:

— Неужто пропадать?

— Пропадать незачем. — Голос Маслова построжел. — Ты делайвсе в точности, как я скажу, и складно выйдет.

— Если смогу… — дрогнул Митин голос. Неужто не избежатьочной ставки со страшным итальянцем? Как бы от мертвящего пламени черных глазязык не присох к гортани…

— Ничего, сможешь. Если жить хочешь. Прохор Ивановичприщурил и без того маленькие глазки, пожевал губами и от этого сделался ещебольше похож на старого, облезлого мопса.

— От светлейшего надо по ломтику отрезать, — молвил онтихо-претихо, будто рассуждая вслух сам с собой. — Первый ломтик —капитан-поручик Пикин. Через него доберемся до секретаря. А после прикинемся,что самого светлейшего нам не надобно. Мол, заморочили ему, бедному, головулихие прихлебатели, а он, конечно, ни сном ни духом… Если будут у менядоказательства твердые, то отопрется от итальянца Платон Александрович, выдастс потрохами, уж я-то его, голубя, знаю.

Тайный советник подумал еще, но теперь молча. Снова кивнул:

— Нужно от Пикина признание. С него и начнем, ибо из всех он— персона наименее значительная.

— Не будет он себя оговаривать! — вскричал Митя. — Зачемему?

— Не зачем, а почему, — назидательно сказал Маслов. —Причину, по которой Андрейка Пикин мне всю правду скажет, я тебе сейчас покажу.Пойдем-ка.

Из кабинета он повел своего маленького сообщника в другуюкомнату, немногим просторней, однако обставленную с некоторой претензией науютность: у стены примостилась козетка, и даже с вышитыми подушечками, в углувисело тускловатое зеркало, а подле стола с кокетливо гнутыми ножками стоялидва кресла — одно деревянное и неудобное, зато другое мягкое и покойное,похожее на глубокую раковину.

— Тут у меня гостиная для приватных бесед с высокороднымиособами, нуждающимися в отеческом вразумлении, — хитро улыбнулся ПрохорИванович, да еще подмигнул. — Дорогого гостя, а бывает, что и гостью, сажаю спочетом. — Он указал на кресло поудобней. — Сам же довольствуюсь сим скромнымстулом и ни за что его не променяю на то мягкое седалище.

— Почему? — удивился Митя, попрыгав на пружинистом сиденье.— Тут гораздо лучше.

— Это как посмотреть.