После памятного вечера в Брильянтовой комнате Фортунаподбросила Митридата Карпова выше высокого. Из пажей светлейшего князя Зурова,у которого этаких мальчишек разного возраста числилось до двух дюжин, сделалсяон Воспитанником Ее Величества, единственным на всю империю — такое ему былопожаловано отличие. Были и другие награды, более обыкновенные, но тожезавидные. Во-первых, вышло Мите повышение по военной службе: прежде он числилсяпо конногвардейскому полку капралом сверх штата, а теперь стал штатнымвахмистром, что равнялось чину армейского капитана. Во-вторых, папеньке затруды по воспитанию чудесного отрока был послан орден святого Владимира и пятьтысяч рублей серебром. Однако соизволения на то, чтоб папенька с маменькойприехали (про Эндимиона Митя, памятуя затрещины и раздавленных лягушат, непросил), получено не было. «Я тебе буду вместо матушки, а Платон Александровичвместо батюшки, — ответила Екатерина. — Родителям же твоим в утешениекакую-никакую деревеньку подарю из новых, из польских. Там земли да мужиковмного, на всех хватит». Митя к тому времени уже ученый был, знал, что это онаФаворита расстраивать не хочет, ибо князь Зуров не терпит подле самодержицыкрасивых мужчин. Иные семейства своим смазливым отпрыскам на этом дажеухитрялись карьеру строить. Отправят ко двору этакого юного красавца,покрутится он денек-другой, помозолит глаза светлейшему — глядишь,дипломатическим курьером пошлют, или в армию с повышением, а одного, очень ужхорошенького, даже посланником к иностранному двору отправили, только бподальше и на подольше.

В общем, остался Митя один-одинешенек сиротствовать, аверней, как выразился остроумец Лев Александрович Кукушкин, сиропствовать —многие этак томиться пожелали бы.

Воспитаннику отвели близ высочайших покоев собственныйапартамент с окнами на Дворцовую площадь. Приставили штат лакеев, назначилиучителей, за здоровьем бесценного дитяти досматривал сам лейб-медик Круис.

Жилось Мите с роскошеством, но не в пример стесненней,нежели в Утешительном.

Подъем не когда пожелаешь, а затемно, в шесть, как пробьетдворцовый звонарь: долее никто спать не смей — ее величество изволилипробудиться. Утреннее умывание такое: чтоб Митридату легче сонные глазкиразлепить, слуга ему протирал веки губкой, смоченной в розовой воде; потомдрагоценное дитя под руки вели в умывальню, где вода, качаемая помпой, самалилась из бронзовой трубки, да не ледяная, а подогретая. Своей рученькой онтолько зубы чистил, смыванием же прочих частей тела ведали два лакея — один,старший, всего расположенного выше грудей, второй — того, что ниже.

Одежда и обувь для императрицыного любимца были пошиты целойкомандой придворных портных и башмачников всего в два дня. Наряды, особеннопарадные, были красоты неописуемой, некоторые с самоцветными камнями и золотойвышивкой. Заняло все это богатство целую комнату, именовавшуюся гардеробной.Жалко только, самому выбирать платье не дозволялось. Этим важным делом ведалкамердинер. Он знал в доскональности, силен ли нынче мороз да какое у Митридатана сей день расписание, и желания не спрашивал — подавал наряд по уместности иоказии. Переодеваться для различных надобностей приходилось не меньшесеми-восьми раз на дню.

Как оденут — передают куаферу чесать волосы, мазать их саломи сыпать пудрой.

Потом завтрак. Готовили в Зимнем дворце плохо, потому чтогосударыня на кушанья была непривередлива, больше всего любила вареную говядинус соленым огурцом, и еще потому, что ее величество никогда не бранила поваров —боялась, что какой-нибудь отчаянный обидится да яду подсыплет. Вот повара иразленились. Кашу давали пригорелую, яичницу пересоленную, кофей холодный. ВУтешительном Митю питали хоть и не на серебре, но много вкусней.

Дальше начинались уроки, для чего была отведена особаяклассная комната. Помимо интересного — математики, географии, истории, химии —обучали многому такому, на что тратить время казалось досадным.

Ну, верховая езда на британском пони или фехтование ещеладно, дворянину без этого невозможно, но танцы! Менуэт, русский, англез,экосез, гроссфатер. Ужас что за нелепица — скакать под музыку, приседать,руками разводить, каблуком притоптывать. Будто нет у человека дел поважнее,будто все тайны натуры уже раскрыты, морские пучины изучены, болезни исцелены,перпетуум-мобиле изобретен!

А занятия изящной словесностью? Кому они нужны, эти выдуманные,никогда не бывалые сказки? До четырех лет Митя и сам почитывал романы, потомучто еще ума не нажил и думал, что всё это подлинные истории. Потом бросил —полезных сведений из литературы не получишь, пустая трата времени. Теперь жеприходилось читать вслух пиесы, по ролям: «Наказанную кокетку», «Гамлета,принца Датского», «В мнении рогоносец» и прочую подобную ерунду.

После обеда обязательные развлечения — игра на бильярде и вбильбокет. Но прежде дополнительные уроки по неуспешным дисциплинам. Таковых заМитридатом числилось две: пение и каллиграфия. Ну, если человеку топтыгин наухо наступил, тут ничего не сделаешь, а вот с плохим буквописанием Митясражался всерьез, насмерть. Почерк и вправду был очень нехорош. Буквы липлиодна к другой, слова сцеплялись в абракадабру, строчки гуляли по листу какхотели. Писать-то ведь учился сам, не как другие дети, которые подолгу прописивыводят. Опять же рука за мыслью никак не поспевала.

Однажды, когда Митридат, пыхтя, скреб пером, портил чудеснуювеленевую бумагу, вошла императрица. Посмотрела на детские страдания,поцеловала в затылок и поверху листа показала, как следует писать, — начертала:

"Вечно признательна. Екатерина". Учитель велелнижние каляки отрезать, а верхний край, где высочайшая запись, хранить какдрагоценную реликвию. Митя так и сделал. Отправил бумажку с ближайшей почтой вУтешительное.

Злодеев, которые подсыпали в графинчик с адмираловойнастойкой отраву, пока не сыскали. Рассказать бы матушке-царице всё, что слышална печи, да жуть брала. А если Метастазио отпираться станет (и ведь беспременностанет!), если потребует доносильщика предъявить (обязательно потребует!)? Чтоугодно, только б не смотреть в черные, пронизывающие глаза! От одноговоспоминания об этом взгляде во рту делалось сухо, а в животе тесно. Митяслышал, как Прохор Иванович Маслов докладывал ее величеству о ходе дознания:мол, его людишки с ног сбиваются и кое-что нащупали, но больно велика рыбина,не сорвалась бы. Еще бы не велика! Может, дотошный старик сам докопается,малодушничал Митя.