— Должны были еще три дня назад, но я же все отменил…

— Значит, возобновишь. Если получится, пусть завтра начинаютзавозить. Хоть в ночь, хоть когда угодно. Мы график кровь из носа должныдогнать.

— А ты завтра что, не приедешь?

— А хрен его знает, приеду я или нет. — Степан доелгамбургер, скомкал хрустящую бумажку и зашвырнул ее в корзину. Она просвистеламимо уха Белова и аккуратно приземлилась прямо на пол, совершенно в другойстороне, не в той, где находилась корзина.

— Молоток, — похвалил Чернов. — Снайпер.

— Я завтра с утра поеду в охрану труда, в мэрию, впрефектуру, в хренотуру. Далее везде. Если кто-нибудь явится из дознавальщиковпрямо сюда, принимайте с почетом, со всем соглашайтесь, угощайте пирогами, вглаза смотрите преданно и ждите меня. На объект никого не пускать. Только тех,которые в масках и с автоматами, но этих мы вроде не ждем.

— Эти два месяца назад были, — напомнил Белов, интеллигентнои не без изящества доедая гамбургер. — Теперь не скоро явятся.

— Никто не знает, когда они явятся, — пробормотал Степан. —Что там на Дмитровке, Эдик?

Пока Белов излагал события, начав с «после обеда», когдауехал Степан, солнце завалилось за ближний лес и макушки деревьев резчевыступили на фоне налившегося янтарным цветом неба.

Уехать бы в Озера. Взять Ивана и уехать с ним в Озера.

Вдвоем. Чтобы не нужно было ежеминутно пить и развлекатьтолпы многочисленных гостей.

Топить каждый день баню на берегу озера, в чернойполированной воде которого отражаются серебряные ивы и кажется, что допротивоположного берега рукой подать, а на самом деле километров десять, еслине больше. И волшебный лес на той стороне стоит сплошной стеной — такую картинумаленький Степан видел в Третьяковке. А утром, оскальзываясь на мокрой от росытраве, тащить на плечах лодку и смотреть, как погружается в молочный туманзалихватская кепка идущего впереди Ивана и наконец пропадает совсем, и слышно только,как позвякивает у него в руках дужка ведра и из тумана разносится утренняя,бодрая и до невозможности фальшивая Иванова песня.

А после рыбалки можно сходить за черникой — недалеко, наближайшую горку, — и вечером есть ее ложкой из огромной миски, посыпая каждыйследующий открывающийся слой сахаром. Иванова мордаха моментально станетфиолетовой, сизой, розовой, а язык — совершенно черным.

Степан улыбался, глядя мимо Белова на лес, который ужесовсем потемнел, как будто налился черной водой, и в остывающее небо над ним,быстро теряющее свою янтарную глубину.

Он пришел в себя, только когда осознал, что Белов замолчал иоба зама смотрят на него с выжидательным интересом.

— Вот что я думаю, — сказал Степан, и вдруг оказалось, чтоон и вправду все время думал об этом. — Нам нужно сегодня же просмотреть всебарахло покойного Муркина. Я так понимаю, что разрешение на это нам выданоавтоматически. Правильно?

— Зачем нам его барахло? — спросил Белов недовольно. Степанмог себе представить, какую бурю негодования в душе чистоплотного Беловавызвала одна только мысль о копании в чужих вещах. — Что ты хочешь там найти,Степа? Наркотики?

Золото и бриллианты?

— А черт его знает, — сказал Степан, выбрался из-за стола ипротяжно вздохнул, свежим взглядом оценив свои джинсы. Впечатление было такое,что они стали грязнее. — Кто со мной?

Замы как по команде посмотрели в разные стороны, как бы ищасрочную работу, к которой необходимо немедленно приступить.

— Все ясно, — констатировал Степан, — никто не желает.

— Я пойду, Степа, — неожиданно пожелал Белов. — Черный, а тына телефонах оставайся, о'кей?

Степан удивился — он был уверен, что в муркинское жилищеболее охотно отправится Чернов.

— Могу и на телефонах, — буркнул Чернов неохотно, — толькопусть лучше на телефонах Тамара остается, а я пойду с Петровичем потолкую.

— Тамара ушла давно, — сказал Степан, — и ты вполне можешьуходить. Я запру, да и все. Какие телефоны в полвосьмого!..

Покойный Муркин квартировал в вагончике, как и большинстворабочих. Его сосед примерно за неделю до происшествия отбыл на историческуюродину в Гомель, повез семье паек и деньги.

— Что искать-то будем? — спросил Белов брезгливо, когдаСтепан щелкнул выключателем и под низеньким вагонным потолком засветиласьунылая до дрожи в глазах, голая «лампочка Ильича».

— Не знаю, — огрызнулся Степан, — что-нибудь необычное.Деньги, может. Какие-нибудь странные вещи.

— Какие вещи? — страдальческим голосом переспросил Белов, ноСтепан, которому тоже было не по себе, так цыкнул на него, что Эдик моментальнозаткнулся и только длинно вздыхал, глядя, как Степан решительно вытряхивает накойку, покрытую смятым солдатским одеялом, содержимое клетчатого чемодана. Вещивывалились безобразной кучей. Степан запустил пальцы в короткие волосы,активно, как блохастый пес, поскреб там и стал по одной вытаскивать из кучивещи.

— Ты не знаешь, как делают обыски? — спросил он у Белова. —Или ты тоже детективов не читаешь?

— Наверное, в карманах надо смотреть, — предложил Белов,подумав, — что ты просто так швыряешь?

— Ну и смотри. Что ж ты не смотришь?

Белов придвинулся поближе, но шарить в муркинских карманахне спешил.

Окошко, наполовину завешенное пожелтевшей газеткой, ужесовсем по-вечернему синело. Дрожащий свет лампочки делал сумерки за стекломсовсем непроглядными.

Хотелось домой, есть и спать.

Как там Иван?

Сегодня из школы его забирала Клара Ильинична, и оннаверняка бузил. По возвращении домой Степану предстоит выслушать длиннейшуюлекцию с перечислением всех Ивановых преступлений. Несмотря на обещания,которые Степан регулярно давал себе, он непременно разорется и будет метатьгромы и молнии в поникшую Иванову голову и вздрагивающую от горя спину, и онипомирятся только после того, как уйдет Клара Ильинична, и Степан еще полночибудет терзаться угрызениями совести, а утром все начнется сначала.

Что придумать? С кем отправить его в Озера или на море?

Где искать няньку, которая придется по душе Ивану и вынесетвсе превратности их быта?..

— Обычное барахло, — пробормотал рядом Белов, — ничегоинтересного. Пошли, Степан.

— Ты все карманы пересмотрел?