Степан отлично видел, что Белов пересмотрел совсем не всекарманы и что он явно делает над собой усилие, чтобы продолжать копаться в кучебарахла, вываленного на кровать.

— Ни записных книжек, ни телефонов, ничего, — под нос себесказал Степан. — Хотя какие телефоны… зачем ему телефоны…

Он отшвырнул последние мятые и грязные джинсы и огляделся.Жилье как жилье. В меру грязное, неуютное, обезличенное и как будто ничье. Настенах — картинки с голыми девицами. В металлической сетке посуда — то линемытая, то ли от времени и трудной жизни ставшая желтой и страшной Лампочкабез абажура. Смятые одеяла. Весь угол заставлен пыльными водочными бутылками.Красота.

Степану даже в голову не приходило, что быт может быть такиммрачным. А он-то еще сокрушался по поводу собственного!

Повеситься хочется.

Кое-как, комом, он запихал Володькино барахлишко обратно вклетчатый чемодан и защелкнул замки.

— Н-да-а-а…

Голые девицы и те были приклеены кое-как. У некоторых из нихимелась лишь половина тела, нижняя или верхняя, криво оторванная. Другие былисоставлены из двух разных половин, причем одна к другой никак не подходила.Даже приклеить как следует девиц Муркину было неохота и лень. Что ж это захарактер такой!

В изголовье кровати висел офисный календарь, выглядевшийсреди обилия девиц так дико, что Степану захотелось его снять. Эти календари всувенирных пакетах он подарил всем своим сотрудникам на Новый год. Взависимости от места в табели о рангах к календарю прилагался еще какой-нибудьсувенир — ручка с зажигалкой, шикарный ежедневник, бутылка «Гжелки» или конфетыв расписной коробке… Календарь состоял из трех частей — текущий месяц,прошедший и предстоящий. На картинке был изображен во всей красе офис компании«Строительные технологии».

От одного взгляда на этот сияющий офис Степану сталопротивно, и календарь он снял.

Странное дело.

Что-то было у него внутри. Он был слишком толстым в томместе, где его опоясывала прозрачная лента с передвижным окошком для числа.Лента даже оттопыривалась немного.

— Что там? — заинтересованно спросил Белов.

Степан пожал плечами.

— Сейчас посмотрим…

В календарь была вложена тоненькая — листов двадцать —тетрадочка с Микки-Маусом на обложке.

— Что это такое, Степа?

Степан открыл тетрадочку на первой попавшейся странице.

Даты. Заглавные буквы, могущие означать все, что угодно.Циферки. Столбики. Значки доллара.

И почерк!.. Аккуратнейший, ровный, мелкий, как будто егообладатель работал не на стройке, а в научном институте.

Степан посмотрел на Белова. Белов посмотрел на Степана.

— Что это такое?

— Откуда я знаю!..

— Но… он же это… прятал. Зачем он это прятал?!

— Понятия не имею. Я не понимаю даже, что это такое, и темболее не понимаю, зачем это прятать!

— А это… точно его?

Степан оглянулся и посмотрел на пустой гвоздик, с которогоон, ни о чем не подозревая, снял злополучный календарь.

— Это же его кровать? Точно?

— Точно его, — подтвердил Белов.

— Значит, и календарь его, и тетрадь его. Вряд ли кто-тостанет держать собственные тайны над чужой кроватью.

Они помолчали. Степан испытывал острое желание засунутьтетрадку обратно под прозрачную ленточку, вернуть календарь на место, а ещелучше отправить в помойку вместе со всем остальным барахлом.

Вот черт. Сглазил. Только что думал, что ничего особенного —криминального! — не может быть у такого примитивного типа, как Володька Муркин!Впрочем, что криминального в тоненькой тетрадочке, тоже пока не ясно. Может, онкарточные долги записывал?

— Дай посмотреть, — попросил Белов.

Степан отдал ему тетрадочку и, веером растопырив листы,потряс календарь, однако больше ничего из него не выпало.

— Странно, — сказал Белов довольно равнодушно, — похоже,какие-то денежные расчеты…

— Дураку ясно, что это денежные расчеты, — буркнул Степан. —Там кругом долларовые значки. Ты знаешь еще что-то, кроме денег, что измеряют вдолларах?

— Может, он на бирже играл?

— Или был владельцем казино «Метрополь»?

— Степ, что ты злишься?

— А что ты несешь?!

— Ну придумай что-нибудь поумнее!

— Не могу, — сказал Степан устало. — Ничего я не могупридумать, ни умнее, ни глупее. Я вообще больше думать не могу.

— Кстати, может, это и не его тетрадь вовсе.

— Почему это?

— А потому что видишь, какие суммы тут указаны? А мы у негоне то что денег, мы у него даже сберкнижки не нашли!

— Может, искали плохо? — предположил Степан и с тоскойоглядел стены, как бы приготовляясь разобрать их по досочке. — Или убийцазабрал?

— Типун тебе на язык, — рассердился Белов. — Какой ещеубийца?

— Страшный, — ответил Степан коротко, — страшный и ужасный,как вся моя жизнь. Пошли, Эдик! Завтра придется все поиски сначала начать.

— Это еще зачем? — спросил Белов недовольно.

— Затем, что мы действительно не нашли ни сберкнижек, нитайников, а деньги, судя по этой тетрадочке, к нему откуда-то поступали.

— Или от него куда-то поступали!

— Эдик, от него, если только мы оба имеем в виду одного итого же разнорабочего Муркина, никакие деньги никуда поступать не могли. Развене ты в нашей конторе подписываешь ведомости на зарплату?!

— Ну и что? — спросил Белов запальчиво. — И из этого тыделаешь вывод, что его прикончили?

— Да, — сказал Степан неприятным голосом, — точно. Из этогоя делаю вывод, что его прикончили.

Он повернул выключатель и вслед за Беловым шагнул иззатхлого мрака вагончика прямо в теплые сиреневые апрельские сумерки, пахнущиеклейкими листочками, свежей землей, молодым ветром.

Почему-то он заметил это только сейчас, как раз когданикаких посторонних красот замечать не стоило, а стоило напряженно размышлятьнад событиями, происходящими у него под носом. Ведь явно что-то происходило.