«Девочка! Она здесь!» – я чуть не задохнулся. Но он уже велменя за собой, в длинную палату, заставленную деревянными кроватями. На них подтонкими белыми одеялами лежали дети. В дальнем конце, склонившись над маленькимстоликом перед единственной свечой, сидела больничная няня. Мы медленно пошлипо проходу между рядами коек.

«Голодные дети, сироты, – говорил Лестат. – Детичумы и лихорадки».

И вдруг он остановился. На кровати перед нами я увидел тудевочку. К нам подошел мужчина в белом халате. Он что-то прошептал Лестату, тотответил так же тихо, чтобы не разбудить малышей. В соседней комнате кто-тозаплакал, няня встала и поспешила туда.

Доктор склонился над девочкой, завернул ее в одеяло и взялна руки. Лестат вынул из кармана деньги и положил их на постель. Врач говорил,как он рад, что мы пришли за ней, потому что все дети в его больнице – сироты.Они приплыли в город на кораблях. И некоторые, совсем маленькие, даже не моглиузнать тело матери среди мертвых тел. Он не сомневался, что Лестат – отецребенка.

Мгновения спустя мы уже были на улице, и Лестат с девочкойна руках поспешил назад к гостинице. Я бежал за ним. Белый сверток у его грудисветился на фоне черного плаща, и даже моим глазам – глазам вампира – временамиказалось, будто одеяло летит по ночному городу само по себе, словно лист,уносимый ветром. Мне удалось догнать его только возле фонарей на площади.Девочка покоилась на его плече. Ее бледное личико не утратило детскуюприпухлость, несмотря на потерю крови и близость смерти. Она приоткрыла глаза,или, точнее, веки сами собой слегка приоткрылись, и под длинными изогнутымиресницами я увидел две белые узкие полоски.

«Что ты задумал? Куда ты ее несешь?» – спрашивал я, хотяточно знал, что он несет ее в наш номер, только не понимал зачем.

Все было по-прежнему. Тела девушек лежали там же, где мы ихоставили: одно на кресле, другое – в гробу, словно приготовленное для похорон.Лестат даже не взглянул на них. Я смотрел на него. Свечи уже догорели, итемноту гостиной нарушал только свет уличных фонарей и луны. Лестат уложилдевочку на кровать и уселся рядом.

«Подойди сюда, Луи, – позвал он меня. – Ты ведьвсе еще голоден, я знаю».

Его голос звучал спокойно и убедительно, как и весь вечер.Он крепко сжал мою руку, я почувствовал тепло его ладони.

«Взгляни на нее, Луи. Она так нежна и мила, даже смерть невластна над молодой, свежей плотью. Ее жажда жизни невероятна! Помнишь, как тыхотел ее, когда впервые увидел?»

Я изо всех сил старался не поддаться очарованию его слов. Нехотел убивать ее ни тогда, ни теперь. Боролся с собой, моя душа рвалась начасти: я вспомнил вдруг, как маленькое детское сердце билось в такт с моим, и яумирал от желания пережить это снова. Я повернулся спиной к девочке и выбежалбы из комнаты, но Лестат проворно преградил мне дорогу; я вспомнил лицо еематери, как в ужасе я бросил девочку на пол и как он плясал за окном. Но теперьон не смеялся надо мной, он говорил, и мои мысли путались.

«Ты хочешь ее, Луи. Пойми, раз ступив на этот путь, можноубивать кого угодно. Ты хотел ее и прошлой ночью, но тебе помешала слабость.Вот почему она еще жива».

Я знал, что он прав; вспомнил, какое блаженство было прижатьее к себе, слушать и слушать стук ее сердца.

«Она слишком сильна для меня, – сказал я. – Еесердце… не хочет сдаваться».

Лестат улыбнулся.

«Слишком сильна? – Он притянул меня поближе. –Возьми ее, Луи. Я знаю, ты хочешь ее».

И я сдался. Подошел к кровати, посмотрел на нее. Она едвадышала, маленькая рука запуталась в прядях длинных золотых волос. Невыносимо… Ясмотрел на нее и хотел, чтобы она осталась жить, и хотел ее крови. И чем дольшея смотрел, тем явственней чувствовал вкус ее кожи, прижимал мягкое и нежноетело к груди воображаемым движением руки, скользящей вдоль хрупкой спины. Да,вот такая она была – мягкая и нежная. Я убеждал себя, что ей лучше умереть;иначе что ее ждет в этой жизни? Но лгал самому себе. Просто хотел ее крови. Явзял ее на руки и обнял, прижался щекой к ее горячей щеке. Вдыхал ее сладкийзапах, такой живой и сильный. Потревоженная, она застонала во сне, и я понял,что не смогу больше ждать. Я должен убить ее, пока она не проснулась. Потянулсяк ее горлу и услышал далекие слова Лестата:

«Только маленькую ранку. Посмотри, какое хрупкое горло».

Не стану рассказывать вам, что я пережил тогда. Скажутолько, что это захватило меня, как и прежде, как и всегда; но в этот разгораздо сильнее.

Стоя на коленях перед кроватью, я жадно сосал кровь и слушалбиение маленького сердца, которое не замедляло ритм, не хотело остановиться. Яне отрывался от ранки. Ждал, что оно вот-вот остановится, как вдруг Лестатсхватил меня и оттащил от девочки.

«Но она еще жива», – прошептал я и очнулся.

Комната медленно выплыла из темноты. Я сидел и смотрел надевочку, прижавшись к изголовью, сжимая в кулаках бархатное покрывало. Я не могшевельнуться от слабости. Лестат взял ее на руки и заговорил с ней. Он назвалее по имени.

«Клодия, ты слышишь меня? Очнись, Клодия. – Потом онвынес ее в гостиную. Голос его звучал так тихо и так нежно, что я едва разбиралслова. – Ты больна, ты слышишь меня? Ты должна слушаться меня, если хочешьпоправиться».

Мое сознание прояснилось, и я стал понимать, что происходит:Лестат разрезал себе руку, и сейчас она пьет его кровь.

«Еще, еще, милая, – говорил он. – Ты должнанапиться как следует, если хочешь выздороветь».

«Будь ты проклят!» – закричал я с порога гостиной, но онтолько прошипел что-то в ответ и взглянул на меня сверкающими глазами.

Он сидел на кушетке. Девочка впилась в его запястье.Маленькая белая ручка мертвой хваткой вцепилась в рукав его сюртука. ГрудьЛестата тяжело вздымалась, лицо исказилось до неузнаваемости – никогда я невидел его таким. Он застонал, но шепотом велел ей продолжать. Я было шагнулвперед, но встретил его взгляд и остановился.

«Не подходи, убью», – словно хотел сказать он.

«Но зачем, Лестат?» – прошептал я.

Он уже хотел оттолкнуть девочку. Она сопротивлялась, недавала Лестату отвести руку от губ и яростно рычала.

«Довольно, перестань!» – сказал он.

Я видел, что ему больно. Наконец он сумел высвободиться исхватил ее за плечи обеими руками. Она отчаянно пыталась добраться зубами доего запястья, но он держал ее слишком крепко. Вдруг девочка успокоилась имолча, с детским изумлением уставилась на Лестата. Он медленно отступил назад ивытянул перед собой руку, защищаясь. Потом прижал платок к ране на запястье,подошел к шнурку звонка и дернул, не сводя с нее глаз.