– Трудно сказать наверняка. Я убежден, что Лестат, дажебудучи наедине с самим собой, предпочел бы не доискиваться до истинных мотивовсвоих поступков. Он относится к числу тех, кто действует не раздумывая. Толькоочень серьезные обстоятельства могли подвигнуть его на открытое выражение своихмыслей и чувств, как это было при нашем разговоре в ту ночь. Мое твердоенамерение расстаться вынудило Лестата найти искреннее объяснение своего образажизни. Теперь, оглядываясь назад, я думаю, что подсознательно он сам стремилсяузнать, что толкает его на убийства, он хотел заново увидеть свою жизнь. Но,конечно, он хотел, чтобы я остался, потому что в одиночку он никогда не жилтак, как со мной. К тому же я не передал ему во владение никакой собственности.Это приводило его в бешенство и в то же время держало на привязи. Тут он несумел меня переубедить. – Вампир неожиданно рассмеялся. – В другихслучаях он оказался удачлив! Подумать только: он мог уговорить меня убить ребенка,но не расстаться с деньгами. – Он покачал головой. – Впрочем, яруководствовался не жадностью, а страхом перед ним.

– Вы говорите о Лестате в прошедшем времени. Он умер?

– Не знаю, – неохотно ответил вампир. –Может, его и впрямь нет в живых, но об этом разговор впереди. Мы ведь говорилио Клодии. Была еще одна причина, которая двигала Лестатом в ту ночь: Лестатникому не верил. Он был, как кошка, – одинокий хищник; он и сампризнавался в этом. Но в ту ночь он почти открылся передо мной – потому чтоговорил правду, без насмешек и раздражения, без своей вечной озлобленности. Этобыл беспрецедентный случай. Стоя рядом с ним на темной улице у крепостнойстены, я впервые с момента моей смерти почувствовал, что не один.

И скоро я понял, зачем он превратил Клодию в вампира.Причиной тому была месть.

– Он мстил не только вам, но и всему миру? –спросил юноша.

– Да. Я уже говорил – все, что делал Лестат, в конечномсчете сводилось к мести.

– Вы думаете, это началось, когда отец забрал его изшколы?

– Я не знаю. Сомневаюсь. Лучше я буду рассказыватьдальше.

– Да, конечно. Сейчас только десять часов. – Юношапоказал на свои часы.

Вампир взглянул на них и улыбнулся. Юноша изменился в лице,словно что-то испугало его.

– Вы все еще боитесь меня? – спросил Луи.

Молодой человек ничего не ответил, только сжался в кресле.

– Глупо было бы не бояться, – сказалвампир. – Но все же не бойтесь. Итак, я продолжаю?

– Пожалуйста, – еле слышно отозвался юноша иуказал на диктофон.

– Легко себе представить, как изменилась наша жизнь споявлением мадемуазель Клодии. Ее тело умерло, но чувства пробуждались. Такбыло когда-то и со мной. И я с радостью следил за тем, как она менялась. Первоевремя я еще не понимал, как она мне нужна, как я хочу говорить с ней и быть сней рядом. Пока что я хотел только оградить ее от Лестата. По утрам брал ее ксебе в гроб и вообще старался не оставлять с ним наедине. Лестат был доволен,что я боюсь за нее.

«Голодный ребенок – это страшно, – как-то сказалон. – Но голодный вампир – еще страшней. Если запереть ее и оставитьумирать от голода, ее вопли услышат даже в самом Париже».

Но он говорил это нарочно, чтобы напугать меня и удержатьпри себе. Я боялся остаться один и не хотел обрекать Клодию на неизвестность. Вконце концов, она ребенок, и о ней надо заботиться. А заботиться о ней былоодно удовольствие. Она быстро забыла пять лет жизни среди людей, по крайнеймере казалось, что забыла. Сама она хранила таинственное молчание на сей счет.Временами она замыкалась в себе, и я начинал подозревать, что она потеряларассудок из-за болезни и шока от превращения в вампира, что она потеряласпособность мыслить.

Но это было не так. Просто она была не такая, как мы сЛестатом, и часто я не мог понять ее. Она оставалась ребенком, но обрела душусвирепого убийцы, в погоне за кровью не останавливалась ни перед чем идобивалась своего с требовательностью. Шло время, Лестат по-прежнему пыталсяубедить меня, что он представляет собой угрозу для Клодии, но сам относился кней с неизменной нежностью и любовью, гордился ее красотой, учил ее искусствуубивать и рассказывал о нашей вечной жизни.

В городе свирепствовали болезни, и Лестат водил Клодиюгулять по смердящим кладбищам, где жертвы лихорадки лежали в грязи, сваленные вкучи, а стук лопат, роющих могилы, не смолкал ни днем ни ночью.

«Это – смерть, – объяснял он ей, указывая наполуразложившийся труп. – Она не страшна нам. Наши тела всегда будуттакие, как теперь, свежие и здоровые. Но мы должны не задумываясь нести смертьдругим, потому что от этого зависит наша жизнь».

Клодия молча взирала вокруг ясными, загадочными глазами.

В те ранние годы она еще ничего не понимала и поэтому ничегоне боялась. Молчаливая и прекрасная, она часами играла в куклы, одевала ираздевала их. Молчаливая и прекрасная, она убивала. И я, преображенный словамиЛестата, тоже стал охотиться на людей.

Не подумайте, что только убийства смягчали мою боль. Тихие,темные вечера с Лестатом и его отцом в доме на плантации канули в прошлое, итеперь вокруг меня было множество людей. Уличный шум не затихал ни днем, ниночью; двери кабаре никогда не закрывались; танцы длились до рассвета; израспахнутых окон лилась музыка, слышался смех… И всюду люди, люди… Мои жертвы,трепещущие и живые. Стремясь к разнообразию, я менял места и способы убийства.Зорко глядя по сторонам, крадучись, как кошка, я шел сквозь шумный, веселый,цветущий город, и жертвы сами находили меня, соблазняли, приглашали поужинатьили прокатиться в экипаже, зазывали в публичный дом. Я задерживался у нихненадолго, только чтобы получить свое, и шел дальше. И тоска тоже ненадолгооставляла меня, а город казался бесконечной вереницей новых лиц, очаровательныхнезнакомок и незнакомцев. Да, именно так, потому что я убивал тольконезнакомцев, людей, с которыми не сказал и двух слов. Подбирался к ним поближе,только чтобы насладиться земной красотой, неповторимым выражением лица, живым истрастным голосом, и старался убить поскорей, прежде чем меня снова захлестнетволна страха, тоски и отвращения к себе.

Клодия и Лестат охотились по-другому. Они сами присматривалижертву, завлекали, часами вели милые беседы и веселились, глядя, как несчастныйчеловек радуется жизни и не подозревает, что встретился сейчас с вернойсмертью. Для меня это все еще было невыносимо. Я радовался только, что городбыстро растет, старался затеряться в толпе, как в лесу, и плыл по течению.