«Что ты наделал, Лестат?» – повторял я.

От ее прежней болезненной бледности не осталось и следа.Живая, полная сил, она сидела на кровати, вытянув ножки на бархатном покрывале.Ее белая сорочка, мягкая и тонкая, казалась мне ангельским одеянием. Онасмотрела на Лестата.

«Кого угодно, только не меня, – сказал он ей. –Никогда, ты слышишь? Я покажу тебе, что надо делать!» Я попытался заставить егопосмотреть на меня, ответить мне, но он оттолкнул меня, я отлетел к стене ибольно ударился. И тут в дверь постучали. Я знал, что собирается сделатьЛестат, и бросился к нему опять, но результат оказался прежним: я даже не успелзаметить молниеносного движения его руки. И упал в кресло. Он открыл дверь.

«Пожалуйста, входите. У нас произошла маленькая неприятность», –услышал я его голос.

В комнату вошел молодой негр. Лестат закрыл дверь инакинулся на него сзади – тот не успел и глазом моргнуть. Склонившись надраспростертым телом, Лестат вцепился в его горло и знаком поманил к себедевочку. Соскользнув с кровати, она встала на колени перед лежащим юношей,торопливо вцепилась в его запястье, протянутое Лестатом. Сперва она пыталасьгрызть живую плоть, но Лестат объяснил ей, что надо делать, а потом сел рядом ипредоставил ей в одиночку довершить начатое. Но он не сводил глаз с грудижертвы и, когда пришло время, наклонился к девочке и сказал:

«Довольно, он умирает… Ты не должна пить кровь после того,как остановится сердце, иначе ты снова заболеешь и умрешь. Понятно?»

Но она уже насытилась и села на пол рядом с Лестатом,скрестив ноги. Через считанные минуты юноша уже был мертв. Слабость и усталостьохватили меня; казалось, эта ночь длится тысячу лет. Я смотрел на них. Девочкавсе теснее прижималась к Лестату, он обнял ее, равнодушно глядя на труп слуги.Потом поднял глаза и посмотрел на меня.

«Где мама?» – тихо спросила девочка. Голосок ее был нежен,как она сама, звенел, как серебряный колокольчик, мягко и чувственно. Ее глаза,большие и ясные, напоминали мне Бабетту, и странное предчувствие родилось уменя в груди. Но я не мог разобраться в своих мыслях. Лестат встал, подхватилее на руки и подошел ко мне.

«Она – наша дочь, – сказал он. – Теперь ты будешьжить с нами».

Он улыбнулся ей, но его глаза оставались холодными, словновсе это была только странная шутка. Потом он посмотрел на меня с осуждением иукоризной и подтолкнул девочку ко мне. Она очутилась у меня на коленях, я обнялее нежные плечи, бархатистая кожа коснулась моей щеки, теплая, как кожицасливы, согретой солнцем; огромные сияющие глаза смотрели с недоверчивымлюбопытством.

«Это Луи, а я – Лестат», – представил он нас и сел накушетку.

Она огляделась и сказала, что эта комната ей очень нравится,но где же мама? Она хочет к маме… Лестат взял расческу и принялся расчесыватьей волосы, осторожно, чтобы не сделать больно. Распутанные локоны сияли, какшелк. Никогда я не видел такого красивого ребенка, а теперь ее красотазасветилась холодным огнем, огнем вампира. Ее глаза стали глазами взрослойженщины.

«Она будет белой и холодной, как мы, – подумаля, – но останется прежней».

И я понял, что Лестат говорил о смерти. Две крошечныепунктирные ранки на ее шее еще слегка кровоточили, и я поднял с пола платокЛестата и приложил к ним.

«Мама оставила тебя с нами. Она хочет, чтобы ты быласчастлива, – обратился к ней Лестат с тем же поразительнымсамообладанием. – Она знает, что с нами тебе будет хорошо».

«Мне хочется еще», – сказала она, поворачиваясь к трупуюноши.

«Нет, на сегодня хватит. Придется подождать до завтра», –ответил он и пошел в спальню к своему гробу.

Девочка спрыгнула с моих колен. За ней следом поднялся наноги и я. Она стояла и смотрела, как Лестат укладывает все три трупа на кроватьи закрывает их одеялом до подбородка.

«Они заболели?» – спросила она.

«Да, Клодия, – отозвался он. – Они заболели иумерли. Они всегда умирают, когда мы высасываем их кровь».

Лестат подошел к ней и снова взял на руки, и я вдруг понял,что теперь она точно стала одной из нас. Она менялась на глазах, и ячувствовал, что все больше и больше очарован ею, каждым ее жестом и словом. Изобычного ребенка она превратилась в ребенка-вампира.

«Кстати, Луи собирался покинуть нас, – будто невзначайзаметил Лестат, обводя нас взглядом по очереди. – Он хотел уйти от наснавсегда. Но теперь передумал, потому что хочет заботиться о тебе и сделатьтебя счастливой. – Он опять посмотрел на меня. – Ведь так, Луи?»

«Мерзавец! – прошептал я. – Ты просто отъявленныйнегодяй!»

«Произносить такие слова в присутствии дочери!» – ехидносказал он.

«Я – не ваша дочь, – вдруг вставила она своимсеребряным голоском. – Я – мамина дочь».

«Нет, милая, теперь уже нет, – покачал головой Лестат.Он взглянул за окно, закрыл двери спальни и повернул в замке ключ. – Сэтого дня ты – наша дочь, моя и Луи. С кем бы ты хотела спать? С ним или сомной? – Потом, окинув меня взглядом, он добавил: – Я думаю, тебе лучшелечь с ним. В конце концов, когда я устаю… я не такой добрый».

Вампир остановился. Молодой человек долго молчал.

– Ребенок-вампир! – хрипло прошептал он наконец.

Луи пристально посмотрел на него, словно что-то насторожилоего, потом перевел глаза на диктофон, разглядывая необычный для него предмет,будто диковинное чудо.

Лента почти кончилась. Юноша быстро открыл портфель, досталчистую кассету, неловко вставил ее на место прежней. И нажал кнопку записи. Ониначинали разговор в темноте, но зимой в Сан-Франциско темнеет рано, и теперь небыло еще и десяти. Вампир встрепенулся, улыбнулся и спокойно спросил:

– Можно продолжать?

Юноша кивнул.

– Он превратил девочку в вампира, чтобы удержать вас?