От Лесногорска до Москвы Амалия Петровна доехала на своей«Тойоте» за тридцать минут. С часу дня до десяти часов вечера она побывала вчетырех валютных ресторанах в центре Москвы. Заказывала себе везде одно и тоже: фруктовый салат с обезжиренными взбитыми сливками и апельсиновый сок.Примерно одинаковыми были и беседы, состоявшиеся в четырех ресторанах.

– Но я же не могу первую попавшуюся бабу убедить, что ееребенок – урод, и отправить к вам! – так или примерно так отвечал, выслушавАмалию Петровну, каждый из четырех ее собеседников.

– Именно так ты и сделаешь. Только выбирай старыхпервородящих. Там всегда можно что-то потом придумать, – наставляла она.

– Это очень, очень рискованно. Почему такая срочность?Неужели нельзя немного подождать?

– Подождать нельзя, – тихим ледяным голосом отвечала АмалияПетровна, – но тебя это уже не касается. Можешь идти. До свидания.

Ни один из поставщиков не ушел.

В десять тридцать вечера у Амалии Петровны состояласьпоследняя встреча, уже не в ресторане. Сев в свою «Тойоту» у американского барана площади Маяковского, она вырулила на Садовое кольцо, в сторону Патриаршихпрудов. Подъехав к скверу, остановила машину у края тротуара, почти упершись вбампер черного «БМВ». Выйдя из машины, она открыла дверцу «БМВ» и уселась назаднее сиденье.

– Завтра, с девяти до шести. Четыре возможных варианта.

Она медленно и четко произнесла три московских адреса и одинклинский, затем вышла из «БМВ», села за руль своей «Тойоты» и поехала домой, вЛесногорск.

Весь следующий день она нервничала. На утреннем обходепридиралась к сестрам, рявкала на лечащих врачей, потом зачем-то вызвала к себев кабинет старенькую санитарку тетю Клаву, которая работала в больнице сороклет, и наорала на нее так, что старушка заплакала и написала заявление обуходе.

В шесть часов вечера Зотова закрылась в своем кабинете,достала пачку сигарет и закурила. Вообще курила она крайне редко, здоровье своеберегла, но, когда волновалась, сигарета ее успокаивала.

В пять минут седьмого раздался телефонный звонок из Москвы.

– Амалия Петровна, здравствуйте! Вы уж извините забеспокойство, но мне пришлось к вам отправить больную на «скорой». Оченьнеприятный случай: двадцать четвертая неделя, женщине тридцать пять лет…

Повесив трубку, Зотова облегченно вздохнула, погасила сигаретуи вызвала к себе ординатора Борю Симакова.

Лена Полянская была папиной дочкой. Ей было два года, когдамама, альпинистка, мастер спорта, сорвалась со скалы. Елизавета Генриховна немогла жить без своих восхождений, и, когда ребенку исполнилось два, НиколайВладимирович Полянский взял отпуск за свой счет и отпустил жену на Эльбрус.Потом он всю жизнь не мог себе этого простить.

Он растил дочь один, так и не привел в дом ни одной женщины.Любая женщина, даже самая лучшая, все равно была бы для его Леночки мачехой…

С первого класса школы до последнего курса журфакауниверситета Лена Полянская была отличницей. Она не гналась за пятерками – ейпросто нравилось учиться.

В старших классах сверстницы выщипывали брови «в ниточку»,дрыгались под ритмичную музыку на вечеринках или, как тогда говорили, на«сейшенах», курили в школьном туалете и обсуждали свои отношения с мальчиками.

Лена на «сейшены» не ходила – ей было там неуютно и скучно,к тому же танцевать она не умела. Брови-"ниточки" и модная тогдастрижка «паж» с челкой до носа ей категорически не шли, к тому же папа оченьпросил бровей не выщипывать и косу, отросшую к семнадцати годам до пояса, неостригать. Отношения с мальчиками если и возникали, то обсуждать их в школьномтуалете не хотелось. Вообще хотелось только учиться и читать запоем по-русски ипо-английски.

Она читала все подряд, с какой-то суеверной жадностью, и ксемнадцати годам вдруг обнаружила, что ничего, кроме как поглощать и усваиватьинформацию, не умеет: ни себя, ни других не понимает и даже не знает, в какойей хочется поступить институт.

Николай Владимирович Полянский в тридцать девять лет сталдоктором физико-математических наук, а Лена неожиданно для него и для себяпоступила на факультет журналистики МГУ.

Николай Владимирович так и не женился, а Лена успела дваждыпобывать замужем. Первым ее мужем был сокурсник, маленький, худенький мальчик снежными пепельными усиками. Он был ниже Лены на полголовы. Знакомясь с ним,обязательно говорили: «Вы так похожи на Лермонтова!», на что он хмуро инебрежно отвечал:

«Да, я знаю».

Звали его Андрюша. Жил он отдельно от родителей, в крошечнойкомнатке в коммуналке на Сретенке. В этой комнате и состоялась пьяная свадьба ссалатом «оливье», шпротами, окурками в тарелках и самозабвенными поцелуями втемном коммунальном коридоре, где на голову падали то корыто, то велосипед.

Николай Владимирович в это время был на конференции в Праге.Когда он вернулся, Лена с гордостью показала ему Андрюшу и свежий штамп впаспорте. Знакомясь с зятем, Николай Владимирович заметил:

– Вам, наверное, все говорят, будто вы похожи на Лермонтова.Вы не верьте. На самом деле ни капли не похожи…

В комнатке на Сретенке Лена не прожила и месяца. Онавернулась к папе, а с Андрюшей вежливо здоровалась, встречаясь на факультете.Через полгода они мирно развелись.

Второй брак был более серьезным и продолжительным.

Сразу после окончания университета Лену пригласили работатьспецкором в один из самых популярных молодежных журналов того времени. Шел 1983год. Один за другим умирали генсеки. Продолжалась афганская война. Кончалисьзапасы сибирский нефти. А у Лены Полянской начался головокружительный роман.

Он был писатель, не очень известный, но вполне официальный.Его нравоучительные скучноватые повести довольно часто печатались на страницахпопулярного молодежного журнала, в котором работала Лена.

Звали его Юрий Изяславович. Он был старше Лены на десять лети имел богатое прошлое с неприличным количеством брошенных жен и детей. В нембыла та увесистая, хамоватая мужественность, которая убивает женщин наповал:хриплый басок, тяжелый подбородок, широкие плечи. Лена опомнилась после двухлет безрадостной совместной жизни…

Ее переживания пришлись на 1985 год. Чтобы заглушить тоску иунижение, она кинулась в работу, в карьеру, заработала себе имя и к 1992 году,когда тиражи еще недавно гремевших изданий стали катастрофически падать, ужебыла заведующей отделом литературы и искусства в российско-американском женскомжурнале «Смарт», которому не страшны были никакие финансовые потрясения.