Однако в самой глубине двора была дырка в заборе, незаметнаяза кустарником. Кто и когда ее проделал, Степанов не знал. Но дырка была, черезнее-то бомжи и пробирались иногда к теплому подвалу.

Непорядок, конечно, все-таки медицинское учреждение. Ну даладно. Они не грязнее крыс. Только вот крыс никто не трогает, шастают погороду, будто хозяева. А бомжей гоняют все кому не лень…

Бродяжка, заметив Степанова, спряталась.

– Да вылезай уж, не бойся, – позвал дворник – а то сейчасврачи с дежурства пойдут.

Голова показалась опять. Это была женщина, не старая, непьяница странная какая-то.

– Ну, помочь, что ли? – Степанов подошел и протянул руку.

Женщина с его помощью выбралась наружу, и тут Степановудивился. На ней была больничная рубашка, сверху – короткий зеленый балахон,какие надевают врачи в операционной. Босые ноги в свежих ссадинах. Но чтобольше всего удивило Степанова – на плече у нее висела маленькая, шикарная,явно очень дорогая кожаная сумочка.

«А сумочка-то наверняка краденая. Надо бы в милицию…» –подумал Степанов. Но тут женщина произнесла:

– Скажите, пожалуйста, где здесь ближайшее отделениемилиции?

Степанов повел ее к дыре в заборе. Хотя эта женщина и небыла никакой бомжихой – он понял это, вглядевшись в ее лицо, и окончательноубедился, когда она спросила про милицию, – Степанову почему-то не хотелосьвести ее через ворота, мимо охранников.

Пролезая через пролом, она спросила:

– Извините, это Москва?

– Лесногорск, – пожав плечами, ответил Степанов, – до Москвысорок минут на электричке.

* * *

Дежурный в отделении милиции долго разглядывал странноодетую гражданку, потом листал ее паспорт. Было шесть часов утра, ему оченьхотелось спать. Наконец, сладко зевнув, он отдал ей паспорт и произнес:

– Я все-таки не понял, гражданочка, о чем заявить-то хотите?Ограбили вас, изнасиловали? Что случилось?

– Все, спасибо, извините. Я не буду ничего заявлять. Невозражаете? Мне домой надо, а в таком виде, босиком…

Опустившись на лавку для задержанных, женщина горькозаплакала. Молоденький дежурный растерялся.

– Ну что вы, девушка, сюда не надо вам садиться, – он встал,протянул ей пачку сигарет, – на, покури, успокойся.

Она замотала головой:

– Спасибо, я не курю. Простите, у вас здесь можно где-нибудьумыться?

– А, это пожалуйста. Пошли. Эй, погоди, у меня тапочки есть.Ноги за ночь устают в ботинках. На, надень.

– Спасибо вам большое, – слабо улыбнулась Лена.

Когда она вернулась, умытая и причесанная, дежурный увидел,что она красивая, намного красивее, чем на паспортной фотографии. И никакнельзя дать ей тридцать пять лет. Длинные темно-русые волосы, большие серыеглаза, лоб высокий, выпуклый слегка, и на нем будто написано высшееобразование.

– Я тут чайку согрел, угощайтесь. И вот вам бумага ручка. Вызаявление все-таки напишите.

Лена глотнула крепкого сладкого чаю и стала писать:

«Я, Полянская Елена Николаевна, 1960 г.р., домашний адрес:Москва, ул. Новослободская, дом…»

Впервые в жизни ей приходилось писать заявление в милицию.Если описывать все подробности, получится длинно, если без подробностей – никтоничего вообще не поймет.

– А на чье имя писать? – вскинула она глаза на дежурного.

– Пишите на имя начальника Лесногорского городскогоотделения МВД капитана Савченко К.С.

– Насколько подробно все описывать?

– Ну, желательно подробней.

– Тогда длинно получится.

– Ничего, разберемся.

Заявление уместилось на двух страницах. Лена написала, как вженской консультации ее усыпили, как она очнулась на больничной койке и изразговора медсестер поняла, что ее собираются готовить к искусственным родам;как она сбежала и просидела ночь в подвале, где ее не нашли по чистойслучайности.

«Я не знаю, с какой целью все это было проделано, –закончила она, – кому понадобились я и мой ребенок (у меня беременностьдвадцать шесть недель), но факт насилия, на мой взгляд, очевиден». Число иподпись.

* * *

Милицейский «газик» не спеша ехал по Ленинградскому шоссе.Лену знобило, хотя на плечи ей накинули телогрейку. Только сейчас она поняла,как устала. Заявление не давало ей покоя. Наверное, не стоило его все-такиписать…

Оказавшись дома, она скинула больничное тряпье и встала подгорячий душ. Мылась долго, согревалась и смывала с себя всю эту жуткую, нелепуюночь.

«Почему я не написала, что искавшие меня в подвале упомянулифамилию Зотова? Наверное, эта Зотова имеет отношение ко всей истории. Впрочем,вряд ликто-то вообще будет заниматься моим заявлением. У них и так дел хватает.Ну и хорошо, и отлично. Пусть все это забудется, исчезнет, как страшный сон.Ничего не было – ни больницы, ни подвала. Там, правда, остались мои вещи –любимый белый свитер из альпаки, который связала тетя Зоя, отличная шерстянаяюбка – в ней можно было бы ходить до девятого месяца, просто пуговицыпереставить. Ладно, переживу. Главное, все кончилось. Теперь можно наконец лечьв родную чистую постель, вытянуть ноги, поспать часа три-четыре и все, всезабыть…»

Выйдя из ванной в теплом махровом халате, Лена поставилачайник на огонь и, позвонив на паботу, наговорила на автоответчик главномуредактору, что задержится сегодня и приедет часам к двум, так как неважно себячувствует.

Потом она вернулась в ванную, с какой-то суевернойбрезгливостью, двумя пальцами подняла с пола больничные тряпки и кинула их впластиковый мешок, чтобы прямо сейчас, пока закипает чайник, выбросить все этов мусоропровод на лестничной площадке.

Еще с детства у Лены была привычка брать с собой ключи,отправляясь выносить мусор: английский замок мог запросто защелкнуться. Многолет на крючке в стенном шкафу в прихожей висели запасные ключи от квартиры и отпочтового ящика, которые Лена машинально брала и машинально вешала на место,когда шла выносить мусор или доставать газеты.

Она привычно протянула руку и наткнулась на пустой крючок.Включив свет в прихожей, обшарила дно шкафа, перетряхнула всю стоявшую тамобувь. Ключей не было.

«Успокойся, – приказала себе Лена, – ты просто забылаповесить их на место. Сядь и подумай, куда ты могла деть ключи. Надо ведьпросто поискать как следует. Но сначала – выкинуть эту гадость». Она заметила,что говорит вслух.