– Вы что, хотите заняться благотворительностью? – усмехнулсяСавченко. Идемте, горячее остынет, жена огорчится.

– Погодите, Константин Сергеевич, не волнуйтесь, – мягкиехолодные пальцы Зотовой прикоснулись к руке капитана, – я старая, усталаяженщина, и мне совсем не хочется впутываться в какую-нибудь авантюру. Нашинаучные исследования совершенно законны. И вас я слишком уважаю, чтобыпредложить вам что-то скользкое. Поверьте, я считаю вас умнейшим человеком внашем городе и потому надеюсь, вы поймете меня правильно. Хочу вам сказать, чтонаши препараты могут сделать настоящий переворот в медицине. Они будут спасатьи, в общем, уже спасают неизлечимых больных…

Скрепя сердце Савченко в конце концов согласился, хотя самне знал на что.

Но чем дольше он наблюдал за больницей, тем больше жалел освоем согласии. Не нравилось ему все это: колючая проволока и осколки стекла,натыканные поверху больничного забора, уголовные физиономии охранников,шикарные иномарки, въезжающие во двор. Интуиция подсказывала: что-то не так смаленькой лесногорской больницей, что-то в ней нечисто. Что-то не так и с самойЗотовой, разъезжающей в новенькой «Тойоте» и купившей шикарную трехкомнатнуюквартиру.

Как-то раз он поделился своими сомнениями с главным врачомбольницы, стареньким, всегда испуганным Яковом Соломоновичем Зыслиным.

– Ну что вы, Константин Сергеевич, – Зыслин даже замахалсвоими сухонькими ручками, – на гинекологическом отделении вся больницадержится. Амалия Петровна – кормилица наша. Мы же бюджетники, зарплату платитьнечем. Врачи еще как-то держались на одном энтузиазме, но сестры, нянечки –прямо стаями увольнялись. А теперь благодаря этим исследованиям у нас и деньгипоявились, и оборудование новейшее. И потом, когда это только началось, менялично посетил один очень крупный чиновник из Минздрава…

Но заверения Зыслина капитана не очень успокоили.

Между тем ежемесячные два миллиона с похвальным постоянствомпоступали на банковский счет отделения милиции.

Два года все было спокойно. Когда капитан встречался сЗотовой на улице, она приветливо здоровалась, улыбалась, подробно расспрашивалао здоровье Машеньки и маленького Ванюши. Никаких других разговоров с Савченконе вела.

И вот поступило заявление…

* * *

Амалия Петровна открыла ему дверь, и Савченко впервыепереступил порог ее квартиры. Все здесь сверкало чистотой и достатком. Сверкалаи сама хозяйка высокая, подтянутая, ухоженная. Савченко заметил, что она в своишестьдесят выглядит моложе его сорокапятилетней жены.

«Надо же, – подумал он, – как ей это удается? Ведь стараяуже баба, а посмотреть, так Оля моя рядом с ней – почти старушка. Наверное,потому, что детей нет, живет для себя…»

– Проходите, Константин Сергеевич, рада вас видеть. –Улыбаясь фарфоровым ртом, Зотова провела его в комнату, усадила в глубокоекожаное кресло. Савченко хотел было снять ботинки, чтобы не испачкать пушистыйсветлый ковер, но хозяйка остановила его:

– Не стоит беспокоиться. Расслабьтесь, отдыхайте. Я сейчаскофейку сварю.

Через несколько минут Зотова поставила на журнальный столикподнос с серебряной джезвой, двумя тонкими фарфоровыми чашечками и вазочкойпеченья. Налив кофе, она подвинула Савченко запечатанную пачку сигарет «Кэмел»и пепельницу.

– Ну, Константин Сергеевич, что случилось? Капитан достал изкармана кителя сложенные вчетверо странички заявления и молча протянул Зотовой.

Пока она читала, капитан курил и внимательно следил за еелицом. На этом холеном, искусно подкрашенном лице не дрогнул ни один мускул.Прочитав, она аккуратно сложила листочки и отдала Савченко.

– Значит, двадцать шестая, а не двадцать четвертая, –задумчиво произнесла она и покачала головой, – вот старый плут!

Савченко удивленно поднял брови:

– Простите, не понял. Кто старый плут?

– А? Нет, это не важно. Так, мысли вслух… Секундочку, явозьму свои сигареты. Эти для меня слишком крепкие.

Она быстро встала, открыла откидную крышку зеркального бараи достала пачку тоненьких сигарет «Вог», уселась в кресло, закурила.

– Однако много я стала курить в последнее время, надосдерживаться Впрочем, это тоже не важно. И что же вы, Константин Сергеевич,собираетесь предпринять?

Ледяные бледно-голубые глаза впились в лицо капитана,куда-то в подбородок. Савченко показалось, что сейчас от этого взгляда на кожепоявятся ровные кровоточащие порезы, как от бритвенного лезвия.

– Я бы сначала вас хотел послушать, Амалия Петровна, –отхлебнув кофе, сказал он.

– Ну-у, что меня слушать? Вы-власть, вам и решать. На мойвзгляд, писала явно больная женщина, психически больная, вы понимаете меня.Знаете, иногда на женщин, даже вполне здоровых, беременность действует страннымобразом. Уж я-то знаю. В организме происходит настоящая гормональная буря,психика может резко измениться. Впрочем, не буду утомлять вас медицинскимиподробностями.

– А вот дежуривший ночью младший лейтенант утверждает, чтоженщина была вполне нормальная.

– Ну, младший лейтенант – не медик. Как, кстати, егофамилия?

Сам не зная почему, Савченко фамилии не назвал.

– Он ведь ночь отдежурил, – продолжала Зотова, – устал.Заявление-то небось и зарегистрировать не успел?

– Почему? Успел. В том-то и дело, что успел. И теперь,понимаете ли, я обязан отреагировать в течение трех дней, поставить заявителя визвестность о принятом решении.

– Какие варианты решений?

– По закону их два: первое – о возбуждении уголовного дела,второе – об отказе в возбуждении уголовного дела.

– Ну и отлично. Пусть это будет отказ. Ведь на кого жезаводить уголовное дело? Не на кого! Отпишите ей, как положено, на бланке, воти все. В чем проблема?

– Прежде чем отписать на бланке, как вы говорите, я должензнать, что произошло на самом деле, что вообще происходит в вашей больнице.

– В больнице? А при чем здесь наша больница? Откуда вызнаете, что эта сумасшедшая сбежала именно из нашей больницы? Может, она изЛыткина, из психиатрической? И, кстати, где эта женщина сейчас?

– Лыткинская психушка здесь ни при чем. Лыткино от нас вдвадцати километрах. Нет, Амалия Петровна, она сбежала от вас, из вашегоотделения.

– Вы не ответили, где она сейчас, – ласково напомнилаЗотова.