Невестка указывала вверх. Я задрала голову. В проеме окначетвертого этажа стояла спасенная мной психопатка. Весенний ветер развевалдлинные черные волосы, больничная ночная рубашка надулась колоколом. Женщинапосмотрела вниз и быстро-быстро закрестилась.

– Стой, помогите, ловите, – бестолково завопила я.

Самоубийца рассмеялась и шагнула. Окаменев, я смотрела, кактело, страшно изогнувшись, летит вниз.

Отчего-то падало оно целую вечность, словно пари́ло,хотя, наверное, все произошло за пару секунд. Волосы метались, напоминая черныеязыки пламени, и рвал душу истошный, нечеловеческий крик. Потом раздался сочныйшлепок, так падает иногда у нашей кухарки Катерины со стола кусок сырого мяса.Грива кудрей осыпалась на труп, из-под головы потекли блестящие струйки.Вывернутые руки несколько раз дернулись. В повисшей тишине раздались другиезвуки. Сначала с легким вздохом рухнула в обморок Зайка, потом меня сбульканьем стало выворачивать наизнанку, прямо возле тела сумасшедшей. Затемноги подломились. «Только бы не упасть на труп», – подумала я, и сознаниеотключилось.

Пришла я в себя оттого, что кто-то сунул мне под нос дурнопахнущую ватку.

– Отойдите, – простонала я, пытаясь не дышать, – у меняаллергия на нашатырь.

Руки убрались. Я покрутила головой. Справа у окна сидела накушетке Зайка. Цветом лица моя невестка сравнялась с кафелем, покрывавшимстены. Впрочем, и врач, и медсестра, и невропатолог выглядели не лучше. Яприподнялась на жестком топчане и с чувством заявила:

– Это вы виноваты. Оставили больную одну, видели же, чтоненормальная.

Доктора молчали. Девчонка-невропатолог пошла краснымипятнами. «Очень хорошо, – со злостью подумала я, – может, хоть подрастеряешьнемного свое удивительное в таком возрасте безразличие. Надеюсь, чтородственники погибшей подадут в суд!»

Во дворе что-то залязгало и зашуршало. Ну да, морг здесьрядом, и сейчас санитары укладывали то, что осталось от погибшей женщины, накаталку. Зажурчала вода – дворник смывал кровь. Потом, пообещав приехавшиммилиционерам дать завтра исчерпывающие показания, мы с Зайкой влезли впатрульный «рафик». Ложкино – не Москва, это небольшой поселок возлептицефабрики, домов сорок-пятьдесят, не больше. Наш коттеджный конгломерат чутьудален от микрорайона из низеньких блочных пятиэтажек. Обитателейкомфортабельных особняков из огнеупорного красного кирпича здесь хорошо знают.Их не так много, всего десять семей. Поэтому милиционеры прекрасно понимали,что мы с Зайкой никуда не денемся. Домой нас доставили на «раковой шейке»,следом молоденький сержантик подогнал «Фольксваген».

Войдя в гостиную, мы рухнули на диваны. Потом, несговариваясь, схватились за бутылку с коньяком.

– Ужасно, – пробормотала Зайка, отправляя в рот однимглотком граммов сто пятьдесят благородного «Мартеля». – Как она жутко смеялась,а потом кричала. Ну зачем, зачем сотворила такое?

Я с сомнением посмотрела на большой бокал, налитый до краев.Обычно мне хватает чайной ложки, чтобы съехать с катушек, а тут, наверно, целыйстакан. Потом махнула рукой и залпом опустошила емкость. Ну что можно ответитьна Ольгин вопрос? Кто же их разберет, сумасшедших?

На следующий день, часов в двенадцать, я сидела в кабинетеследователя и методично отвечала на вопросы. Нет, женщину не знаю. Нет,кинулась вытаскивать ее инстинктивно, повинуясь порыву. Нет, она показаласьсумасшедшей. Нет, шагнула в окно сама…

Наконец капитан поинтересовался:

– Имени не назвала?

Устав все время говорить «нет», я просто покачала головой.

– Ладно, – вздохнул мужчина и протянул листок, – подпишитекаждую страницу, вот тут, где «записано с моих слов…».

Я выполнила требуемое и поинтересовалась:

– Что теперь будет?

– А что прикажете делать? – недовольно буркнул капитан. –Оформим как неизвестную.

– Дальше-то как? – настаивала я.

– Никак, – совсем обозлился милиционер, – фото загрузим вкомпьютер. Кто заявит о пропаже, пусть приходит.

– И сколько труп пролежит в хранилище непогребенным? –вздрогнула я.

– По закону – месяц, – спокойно ответил капитан, – потомпохоронят за госсчет.

– Вдруг она из другого города, или родственники у неепрестарелые, может, наоборот, ребенок есть, – настаивала я.

Милиционер заглянул в бумагу.

– Да, патологоанатом пишет, что гражданка рожала, а лет ейоколо тридцати.

– Вот видите, – горячилась я, – ребенок маму ждет. Он женебось маленький, даже если она в шестнадцать лет родила – ему толькочетырнадцать.

– Чего вы хотите, не пойму никак? – удивился мент.

– Ну, заведите дело, попробуйте установить личность…

– Слушайте, дама, – вызверился капитан, – знаете, сколько намне дел висит? Вроде маленький поселок, а народ словно с ума сошел. Ножамирежется, сковородками бьется. Позавчера машину у аптеки подорвали… Рук нехватает. Здесь же все ясно: психопатка, сначала пыталась под поезд броситься,потом из окна прыгнула. Сама, никто не заставлял!..

– Хоть имя установите.

– Вы свободны, – каменным голосом отчеканил следователь идобавил чуть помягче: – В больницу загляните, там ваш сотовый нашли.

Идти недалеко, всего лишь через площадь, и я через минутувошла в знакомый двор. Здесь ничто не напоминало о трагедии. Медсестра вприемном покое протянула мобильный. Я потыкала в кнопки – молчание. Или селабатарейка, или сломался, провалявшись ночь на улице в снегу.

Домой идти не хотелось. Решив слегка отвлечься, двинулась всторону универмага: потолкаюсь среди продавцов, накуплю ненужных вещей…

– Дарья Ивановна, – окликнула стрелочница Люся, – погодьте,сумочку отдам.

– Какую сумочку? – удивилась я.

Терпеть не могу сумок и чаще всего таскаю самое необходимоев кармане. Но Люся уже протягивала маленький планшетик на длинном ремне.

– Путейцы обход делали и в аккурат на месте происшествиянашли, – сообщила стрелочница, – я сразу поняла, что это вы потеряли, когда кэтой психопатке побежали. Вещичка-то дорогая, не ширпотреб.