На улице ярко светило солнце. Площадь весело гомонила,радуясь наконец наступившей весне. Две маленькие дворовые собачки, тихонькоповизгивая, осуществляли у забора процесс продолжения рода. Никому нет дела дотрагически погибшей женщины. Нет, она не сумасшедшая. Такое письмо мог написатьтолько доведенный до крайности человек. Кто такой Коля? Где искать Веру? Почемупредсмертная записка оказалась в сумочке? Взяла с собой? Но как онарассчитывала передать ее адресату? Ни телефона неизвестного Николая, нифамилии. И впрямь подумаешь, будто страничка из какого-то детектива…

В Ложкине мы живем уже несколько лет. С тех самых пор, когданеожиданно для себя превратились в «новых русских». Только не подумайте, чтосостоим в какой-нибудь криминальной группировке или озолотились, незаконноторгуя энергоресурсами. Все намного проще и интересней.

Долгие годы я и моя подруга Наташа жили в малюсенькойдвухкомнатной «хрущобе». Преподавали обе французский язык в богом забытоминституте, бегали по частным урокам и пытались совместными усилиями поставитьна ноги двоих детей – Аркадия и Машу. Денег не хватало всегда – в холодильникечасто звенели пустые полки. И мои, и Наташкины родственники давно приказалидолго жить, помощи ждать неоткуда. К тому же бывший Наташкин супруг ухитрилсякаким-то левым путем выписать ее из квартиры, и Наталья осталась буквально наулице. Я тоже к тому времени успела четыре раза сбегать в загс, имела детей икучу домашних животных. Естественно, Наталья переехала к нам. Мы давно считаемдруг друга сестрами.

Уж не знаю, как бы мы пережили перестройку и период дикихроссийских реформ, но Наталья неожиданно побежала под венец с французом иукатила в Париж. Следом события понеслись с курьерской скоростью. Не успели мывсе приехать к ней в гости во Францию, как ее супруга, барона Жана Макмайераубили. Наталья оказалась единственной наследницей. А получать было что:трехэтажный особняк в элитном предместье Парижа, коллекция уникальных картин,которую начал собирать еще прадедушка Макмайер, отлично налаженный бизнес итакой счет в банке, что домашние сбивались, пересчитывая нули.

Французы настороженно относятся к иностранцам, но Наташкадавно получила подданство республики. За небольшую мзду мне в одном измосковских загсов выдали метрику, подтверждавшую наше кровное родство. Подлогсильно облегчало смешное обстоятельство – мы обе по отчеству Ивановны и носилив девичестве одну фамилию – Васильевы. Из сестер по жизни превратились вродственниц по крови. Требовалось только изменить отчество моего отца и данныематери. Что и было проделано сотрудницей архива, жадно поглядывавшей накоробочку, где посверкивали красивые бриллиантовые сережки.

Теперь у каждого в нашей семье по два паспорта: синий –французский и красный – российский. Капиталы размещены за границей. Бизнесуправляется рукой профессионалов. Мы неожиданно оказались на гребнеблагополучия. Жизнь теперь состоит из разъездов, вернее перелетов: Москва –Париж, Париж – Москва. Маша ухитряется посещать одновременно два колледжа. Один– в Дегтярном переулке, другой – на авеню Фош. И там, и там сквозь пальцысмотрят на отсутствующую по полгода ученицу, но лишь завидят в классекругленькое, щекастенькое личико, моментально начинают драть с нее три шкуры.Манюне приходится нелегко, программа в учебных заведениях разная, и несчастныйребенок без конца сдает какие-то зачеты, экзамены, пишет контрольные и доклады.Девочка твердо решила стать Айболитом и поэтому вечером бегает на занятия вВетеринарную академию, готовится к поступлению. И педагоги используют необычнуюслушательницу как курьера: Манюня вечно таскает туда-обратно тяжеленные сумки,набитые журналами и книгами. В августе она везла в Парижскую ветеринарнуюакадемию даже скелет какого-то доисторического животного – то ли саблезубогокролика, то ли рогатой кошки… Самолет попал в воздушную яму, коробкаопрокинулась… Бедная Манюня почти все остальное время полета ползала на коленяхпод чужими креслами, собирая пронумерованные кости… Но девочка не ропщет. У неечудный, веселый, открытый характер и завидная работоспособность.

Аркадий служит адвокатом. Зайка получила диплом институтаиностранных языков и сейчас пишет кандидатскую. Я же сгоряча бросила службу. Ужочень надоело за долгие годы вдалбливать в ленивые головы студентов-технарейначатки французской грамматики. К тому же устала вставать каждый день околосеми и, трясясь от недосыпу, греться о чашку кофе. Первое время просто млела отсчастья, спускаясь в столовую около полудня. Дни пролетали словно птицы вблаженном ничегонеделанье. Я высыпалась, ела, читала в невероятном количествеобожаемые детективы и через полгода… обалдела до предела. Оказывается, бездельетоже утомительно. Оглядевшись вокруг, поняла – заняться мне абсолютно нечем.Дети выросли и требуют заботы только в редких случаях. У близнецов имеетсядипломированная няня, разрешающая родной бабушке лишь десять минут в деньтетешкаться с любимыми внуками. По-моему, после того, как я покидаю детскую,Серафима Ивановна моет Аньку и Ваньку в трех водах, чтобы уничтожитьпринесенную мной заразу. Утешает только то, что родителей она вовсе неподпускает к детям, грозно заявляя что-нибудь вроде:

– Из города приехали, а там сейчас эпидемия свинки, потелевизору сообщили.

Страшные инфекции роятся в Москве тучами, и ответственнаяняня полна решимости встать на их пути живым заслоном.

Неработающие женщины, как правило, ударяются в домашнеехозяйство. Но и здесь у меня нет возможности проявить себя. Домработница Ирка,после того как я однажды вычистила ковер в гостиной, гневно схватилась замоющий пылесос и примерно час ездила щеткой по светлому ворсу, приговаривая:

– И кому же пришло в голову елозить по паласу мокрой щеткой!Только грязь развели, неумехи!

Потом Ирка скосила на меня хитрые глаза и заявила:

– Дарья Ивановна, запретите своим покрытия портить… Ежели незнают, как убираться, то и не надо.

Пришлось избегать тряпки и веника, как чумы. На кухню я ивовсе не совалась. Там царствует Катерина, женщина суровая, резкая на язык.Во-первых, скорей всего она меня выгонит, а во-вторых, просто жаль домашних.Они так радовались, когда появилась Катя и я перестала делать яичницы и омлеты.Господь не одарил меня кулинарным талантом, я совершенно теряюсь средикастрюль. Честно сказать, явных способностей к чему-либо у меня вообще ненаблюдается, я не рисую картины, не пишу романы, а пою так, что нашимногочисленные животные кидаются наутек. Впрочем, один дар все же присутствует– редкое, невероятное умение попадать в самые разные неприятности. Можете бытьуверены: если с подоконника летит кастрюлька с супом, она оденется именно намою голову. Сколько раз судьба втягивала меня в отвратительные приключения! Воти сейчас, кажется, в очередной раз влипла, потому что ноги сами несут в сторонуДома творчества.