Железные ворота оказались открыты, никакого секьюрити что-тоне видно. Писатели не боялись нападений. То ли красть у бедняг нечего, то лидумают, что всенародная известность убережет их от грабителей.

Длинная дорожка, окаймленная с двух сторон начинающимиподтаивать сугробами, вывела прямо к двухэтажному зданию с белыми колоннами.Дом походил на барскую усадьбу девятнадцатого века, построенную в стилеклассицизма – центральная часть и два одинаковых крыла. Но на фронтоневиднелись выполненная из гипса открытая книга и выбитые цифры – 1955. Входныедвери поражали великолепием – огромные, дубовые, с тяжелыми, почти метровымибронзовыми ручками.

Я еле-еле открыла створку и втиснулась в огромный холл.Тишина. Справа – гардероб, слева – огромный буфет, забитый посудой, и стойкапортье. Впереди несколько диванов, мягких кресел, напольные часы, полы устланыслегка потрепанными красными дорожками. Так и хочется поставить в конце этойкрасоты трибуну с графином. Чуть поодаль поднималась вверх лестница из белого мраморас широченными перилами.

В гробовой тишине раздались странные хрипящие звуки, потомсловно зазвякали старые сковородки и послышался кашель. Невольно вздрогнув, яобернулась и облегченно вздохнула – старинные часы, идеально воспроизводябронхиальный спазм, пытались пробить обеденное время. За спиной послышалосьвежливое пофыркивание, я вновь обернулась. Из коридора неспешным шагомвыплывала большая лохматая собака. Крупная голова с висячими ушами и густаячерная шерсть наводили на мысль о родственниках, принадлежащих к породе черныхтерьеров. Тонкие длинные ноги намекали о присутствии в роду доберманов. Навсякий случай я заискивающе зачастила:

– Хорошая собачка, умная собачка…

– Она не умеет кусаться, – донеслось откуда-то с потолка, ия опять подскочила от неожиданности. Звуки возникали в этом санатории как изнебытия.

По мраморной лестнице спускалась женщина. Красивый деловойкостюм, аккуратная, волосок к волоску, прическа, скромный макияж и запах слегкастаромодных, но все равно приятных «Клима».

– Что же вы к завтраку опоздали! – любезно улыбаясь, укорилаона меня. – Хотите комнату на втором этаже?

– Нет, нет, – поторопилась я разубедить служащую, – у меняне путевка…

– Тогда простите, – слегка посуровела дама, – на нашейтерритории разрешается гулять только членам Литературного фонда, их близким идрузьям.

– Видите ли, я живу рядом в коттеджном поселке…

Услыхав про Ложкино, дама вновь расцвела и стала еще болеелюбезной, чем вначале.

– Бар работает с пяти.

– Нет, нет, – снова возразила я, – дело в том, что я стоялав магазине, бросила перчатки и сумку на столик, а когда взяла их, оказалось,что не мои. Продавщица говорит, другая покупательница спутала и прихватилавместо своих. И как будто ваша постоялица. Такая черноволосая, черноглазая, леттридцати…

– Наверное, Нина Вагановна Сундукян, – сообщила дежурная. –Она комнатку в даче занимает.

– Где? – не поняла я.

– Завернете за корпус и по дорожке до забора, – поясниладама, – там домик увидите, деревянный. Странно, конечно…

– Что?

– У нас там зимой, как правило, не живут. Да и летом струдом соглашаются, только когда в основном корпусе народу полно. В дачеудобств нету, туалет в коридоре… Когда Сундукян приехала, я ей предложилапоселиться здесь на втором этаже. Чудесная комната, с балконом и альковом… Аона: «Нет, хочу туда, где людей поменьше». Я ей объясняю – зима, не сезон, вкорпусе от силы десять человек живет. Нет, уперлась, и все – хочу жить визоляции. Мне-то что, бегай в душ по морозу, ежели капризничаешь. Только другиеписатели такой хай поднимают, когда их в эту сараюшку селишь, а эта саманапросилась.

– Часто она приезжает?

– В первый раз, – сказала администратор, – и, надеюсь, впоследний.

– Отчего так?

Скучающая дежурная вытащила пачку сигарет. Она откровеннорадовалась возможности посплетничать с посторонним человеком.

– Люди к нам прибывают воспитанные, в основном пожилые.Молодым скучно, – откровенничала дама, – ни бассейна, ни дискотеки, ни концертов.Да и кормят, честно говоря, не ахти, невкусно. Только члены Союза писателей иих родственники едут сюда за полцены, скидкой пользуются. Вот и сплавляют к намдедушек да бабушек. А что им тут делать? Только одно название, Дом творчества.Тут давно никто не творит. Гуляют, болтают. Основное развлечение: завтрак, обеди ужин. Тогда уж все в сборе, напомаженные, в ожерельях. По часу за столамипросиживают, все воспоминаниями делятся. Да и понятно, иначе от скуки помрешь.А Нина Вагановна всегда приходила последней. К завтраку и обеду вообще непоказывалась, ужин поспешно проглотит – и в дачку. Целыми днями взапертисидела. Я ее один раз вежливо так спросила: «Не скучно вам одной? Могупереселить в корпус». А она как рявкнет: «Что вы ко мне лезете? Деньги за отдыхзаплатила и хочу провести время спокойно, отвяжитесь!»

На редкость неприятная особа. Так что не удивляйтесь, есливам перчаточки в лицо швырнет.

Дача и впрямь стояла особняком. Низенькое деревянное зданиес облупившейся краской. Внутри опять красные дорожки и несколько дверей,выходящих в коридор. Все, кроме самой последней, заперты.

Номер удивлял убожеством. Старая кровать с поцарапаннымидеревянными спинками, кресло, обивка которого знавала лучшие времена,солдатская тумбочка и узенький, почти совершенно лысый коврик. У окошкапристроился двухтумбовый письменный стол. Когда-то полированную столешницупокрывали круглые белые пятна. Очевидно, постояльцы ставили на стол горячиечашки с чаем. Паркет явно требовал циклевки, и занавески больше всего походилина старые тряпки… В моем представлении литераторы должны жить уютно икомфортабельно. Крохотный холодильник «Морозко» и допотопный черно-белый«Рубин» довершали картину.

Я подошла к узенькой дверке стенного шкафа и заглянулавнутрь – ничего, только вешалки. На аккуратно застеленной кровати не лежитночная рубашка, на тумбочке нет книг или лекарств и вообще никаких предметов.Лишь на подоконнике сиротливо валяется пластмассовая расческа. Между зубьямизастряло несколько длинных волнистых черных волосков. Похоже, погибшая женщинаи впрямь Сундукян. Только где же ее багаж?

Администраторша, очевидно, из окна увидела, как я бредуназад, и, приоткрыв дверь, крикнула:

– Ох, простите, ввела вас в заблуждение.

Я подошла поближе.