– Привет, Дольф. Что стряслось?

– Убийство.

– Что за убийство?

– Из тех, что требуют твоей экспертизы.

– Черт побери, Дольф, слишком ранний час для игры вдвадцать вопросов. Скажи, что случилось.

– Ты что, сегодня не с той ноги встала?

– Еще и не ложилась.

– Сочувствую, но тащи сюда свою задницу. Похоже, у насна руках жертва нападения вампира.

Я резко вдохнула и медленно выдохнула.

– Твою мать!

– Можно и так сказать.

– Давай адрес, – сказала я.

Он дал. Через реку и через лес, по дороге к черту на куличкис поворотом в Арнольд. Моя контора рядом с Олив – бульваром. Сорок пять минутезды в одну сторону. Блеск.

– Приеду, как только смогу.

– Мы будем ждать, – сказал Дольф и повесил трубку.

Я тоже не позаботилась говорить гудку “до свидания”.

Жертва вампира. А я никогда не видала одиночного убийства.Это как картофельные чипсы: попробует вамп один и уже остановиться не может.Вся штука в том, сколько еще погибнет людей, пока мы его не поймаем?

И думать не хотелось. И в Арнольд ехать не хотелось. Итаращиться на мертвые тела до завтрака не хотелось. Домой мне хотелось. Нопочему-то я знала, что Дольф этого не поймет. Когда полицейские работают надубийством, чувство юмора им отказывает. Если уж на то пошло, то и мне тоже.

Тело мужчины лежало на спине, бледное и голое в неяркомсвете утреннего солнца. Даже обмякшее в смерти тело было отличным – упражненияс тяжестями, может быть, бег. Длинные желтые волосы смешались с еще зеленойтравой газона. Гладкая кожа шеи была дважды отмечена аккуратными следамиклыков. Правая рука проколота в локтевом сгибе, там, где врачи берут кровь.Кожа на левом запястье разорвана, будто ее грыз зверь. В утреннем свете белелакость.

Своей верной рулеткой я измерила отметины клыков. Разныйразмер. Не менее трех различных вампиров, но я готова была поставить все свое движимоеи недвижимое, что их было пять. Мастер и его стая, или шайка, или как назватьгруппу вампиров.

Трава была влажна от утреннего тумана. Влага пропиталаколени комбинезона, который я надевала поверх костюма. Мое снаряжение для местпреступления завершали черные найковские кроссовки и хирургические перчатки.Раньше я носила белые, но на них слишком видна кровь.

Извинившись мысленно за то, что я должна была сделать, яразвела ноги трупа в стороны. Они поддались легко, окоченения не было.Наверняка он был мертв меньше восьми часов, и оно не успело наступить. Посъежившимся органам расплескалось семя. Последняя радость перед смертью.Вампиры его не обтерли. На внутренней поверхности бедра возле паха оказалисьновые отметины клыков. Не такие зверские, как рана на запястье, но особоаккуратными их тоже не назовешь.

На коже возле ран крови не было, даже у рваной раны на руке.Они стерли кровь? Где бы он ни был убит, а крови должно было быть много. Всю ееони счистить не могли. Найди мы, где он был убит, у нас была бы куча следов вруках. Но на тщательно подстриженном газоне самого что ни на есть ординарногожилого района следов никаких не было. За это можно ручаться. Они выбросили телона место такое же стерильное и бесполезное, как обратная сторона Луны.

Облака тумана реяли в небольшом жилом районе, как ожидающиепризраки. Туман стелился так близко к земле, что приходилось идти как сквозьполосы моросящего дождя. Он оседал на теле бисеринками влаги. И у меня вволосах тоже жемчужинками висели капли.

Я стояла во дворе светло-зеленого домика с белой отделкой. Содной стороны двор огибала цепочная изгородь. Стоял октябрь, но трава была ещезеленой. Над домом нависала крона сахарного клена. Листья его блестели желтым ибагряным, как и полагается кленам, и казались вырезанными из пламени. Туманусиливал эту иллюзию, и цвета, казалось, истекали в воздух, как кровь.

И дальше по улице тоже тянулись дома с яркими осеннимидеревьями и зелеными газонами. Еще было рано, и народ не уехал на работу, или вшколу, или куда там еще. Потому собралась толпа, которую сдерживали полицейскиев форме. Они забили в землю колья и протянули желтую оградительную ленту. Итолпа навалилась на эту ленту, насколько хватало смелости. В передние рядыпротолкался мальчишка лет двенадцати и уставился на мертвеца большими каримиглазами, раскрыв рот в тихом вопле возбуждения. Черт возьми, где его родители?Тоже, небось, на труп глазеют.

Труп был бел как бумага. Кровь всегда стекает к низшей точкетела. В данном случае темно-багровые синяки должны быть на ягодицах, руках,ногах, по всей задней части тела. Но этих следов не было. В нем не было крови,достаточной для образования пятен. Те, кто его убил, высосали ее полностью.Использовали до последней капли? Я попыталась подавить улыбку – и не смогла. Еслипроводить много времени, глазея на трупы, вырабатывается специфическое чувствоюмора. Иначе спятишь.

– Что там смешного? – спросил чей-то голос.

Я дернулась и резко повернулась.

– Зебровски, какого черта ты подкрадываешься?

– Огромный крутой вампироборец боится собственной тени?

Он усмехаются. Непослушные каштановые волосы на нем торчалитремя кустами, будто он забыл причесаться. Галстук был кое-как завязан нарубашке, подозрительно напоминавшей верх пижамы. Пиджак от костюма и брюки явнос ней диссонировали.

– Симпатичная пижамка.

Он пожал плечами:

– Есть у меня еще одна пара с маленькими паровозиками.Кэти говорит, что они сексуальны.

– Твоя жена возбуждается от паровозов? – спросила я.

Он улыбнулся еще шире:

– Если я их надеваю.

Я покачала головой:

– Я знала, что ты извращенец, Зебровски, но детскаяпижамка – это уже диагноз.

– Спасибо. – Он посмотрел на тело, и улыбка егорастаяла. – Что ты об этом думаешь?

– Где Дольф?

– В доме, с той леди, которая нашла тело. – Он сунул рукив карманы и покачнулся на каблуках. – Она это очень тяжело восприняла.Наверное, впервые увидела труп не на похоронах.

– Обычные люди только там и видят мертвецов, Зебровски.

Он еще раз качнулся с пятки на носок и остановился.

– А неплохо было бы быть обычным человеком, правда?

– Иногда, – согласилась я.

– Ага, я тебя понял, – улыбнулся он. И вытащил изкармана блокнот. Вид у блокнота был будто его в кулаке мяли.

– Фу, Зебровски!

– А что? Это все равно бумага.