— Французская известь?

— Да, ее используют краснодеревщики для того, чтобыящики выдвигались бесшумно.

Я засмеялся:

— Вам бы все шутить! А я уж было подумал, что за этимскрывается какая-то тайна.

— Пока, мой друг. Теперь я исчезаю.

Дверь за ним захлопнулась. С улыбкой, в которой смешались иирония, и восхищение, я достал одежную щетку и взял в руки пиджак.

На следующее утро, увидев, что Пуаро еще не приехал, я решилнемного прогуляться. По дороге мне встретились старые приятели, вместе скоторыми я провел почти весь день. На ленч я отправился в их отель. Потом мынемного погуляли. Часы показывали восемь часов, когда я вновь вернулся в «ГрандМетрополитен». Первым, кого увидел, был Пуаро. Его лицо, обращенное к стоящимрядом Опальзенам, сияло от удовольствия.

— Гастингс, друг мой! — вскричал он и подбежал,чтобы поприветствовать меня. — Поздравьте меня, mon ami: все кончилось такчудесно!

— Вы хотите сказать… — начал я.

— Это граничит с настоящим волшебством! —счастливо прощебетала миссис Опальзен. — Разве я не говорила тебе, Эд, чтоесли с этим делом не справится сам мосье Пуаро, то остальные не справятся иподавно!

— Да, ты говорила, любовь моя, и, как всегда, оказаласьправа.

Я растерянно взглянул на Пуаро, а он незаметно подмигнулмне.

— Присядьте, пожалуйста, и я расскажу вам, как всепроизошло. Теперь все в полном порядке.

— В порядке?

— Ну да. Они арестованы.

— Кто?

— Горничная и лакей, черт возьми! А вы разве недогадались? Даже после моего упоминания о французской извести?

— Вы сказали, что ее применяют краснодеревщики.

— Верно, для того, чтобы ящики лучше открывались. Еготакже используют те, кому необходимо, чтобы ящик выдвигался без малейшего шума.Кому же в нашем случае это могло быть необходимо? Ну конечно, горничной. Однаковсе было продумано столь тщательно, что никому и в голову не могло прийти —кроме Эркюля Пуаро, разумеется.

Итак, слушайте! Лакей находился в соседней комнате. Он ждал.Камеристка-француженка вышла из номера. Быстро, как молния, горничная метнуласьк ящику, схватила футляр, открыла задвижку и просунула его в дверь. Принявшийего лакей спокойненько открыл футляр дубликатом ключа, о котором позаботилсязаранее, вытащил ожерелье и снова стал ждать. Когда камеристка во второй развышла, футляр мгновенно был водворен на место.

Пришла мадам, и о краже стало известно. Разыгравнеподдельное возмущение, горничная напросилась на обыск и покинула комнату свидом невинного агнца. А фальшивое ожерелье они с напарником еще утром спряталив кровать француженки. Первоклассный трюк!

— Но зачем вы ездили в Лондон?

— Вы помните о белой карточке?

— Да, конечно. Признаться, я был очень озадачен, как,впрочем, и теперь. Я полагал…

Тут я замешкался и взглянул на Опальзена. Пуаро лукавоулыбнулся.

— Это была ловушка для лакея. На этой карточке имелосьспециальное покрытие, предназначенное для снятия отпечатков пальцев. С вокзалая сразу поехал в Скотленд-Ярд, нашел там нашего старого друга, инспектораДжеппа, и объяснил ему суть дела. Как я и предполагал, отпечатки принадлежалидвум известным аферистам, которые уже в течение довольно долгого временинаходятся в розыске. Джепп приехал вместе со мной. Они уже арестованы. У лакеяи было найдено колье. Шустрая парочка, ничего не скажешь, но у них не былометода… А я ведь уже по меньшей мере раз тридцать шесть говорил вам, что безметода…

— Намного более тридцати шести раз! — прервал яего. — Но где же они все-таки допустили ошибку?

— Мой дорогой друг! Их план — занять места горничной илакея — был неплох, однако при этом им не следовало отлынивать от выполнениясвоих служебных обязанностей. Они не посчитали нужным прибраться и вытеретьпыль в пустовавшей комнате. И когда лакей поставил футляр с драгоценностями намаленький столик возле двери, там остался след.

— Я помню это! — вырвалось у меня.

— Сначала у меня не было уверенности, что это они, но стого момента как я увидел отпечаток на пыльной поверхности, все мои сомнениярассеялись!

На короткое время воцарилась тишина.

— Мой любимый жемчуг снова со мной! — победнопроизнесла миссис Опальзен.

— Ну и превосходно, — сказал я, — а теперьнеплохо было бы пойти перекусить.

Пуаро пошел вместе со мной.

— Вам это принесет новую славу, — заметил я.

— Pas du tout,[48] — спокойновозразил Пуаро. — Славу поделят между собой Джепп и местный инспектор.Зато… — он постучал по своему карману, — здесь у меня чек от мистераОпальзена. Что вы скажете на это, друг мой? Нынешние выходные прошли не так,как мы планировали. Как вы посмотрите на то, чтобы в конце следующей недели мыс вами снова вернулись сюда, но на этот раз за мой счет?

Теперь, когда война кончилась и все тайное постепенностановится явным, думаю, можно смело поведать миру, какую роль мой друг Пуаросыграл в разрешении национального кризиса. Секрет охранялся столь тщательно,что даже чуткое ухо прессы не уловило ни шепотка. Теперь же, когданеобходимость в подобной секретности отпала, уверен, будет только справедливо,если Англия узнает, сколь многим она обязана моему маленькому эксцентричномудругу, чей изумительный мозг столь блестяще предотвратил огромную катастрофу.

Однажды вечером, — не стоит даже уточнять дату:достаточно сказать, что в то время «мирные переговоры» стали единственным, очем говорили враги Англии я сидел в гостях у моего друга. Когда пошатнувшеесяздоровье заставило меня покинуть армию, я занялся вербовкой новобранцев, и уменя вошло в привычку заглядывать по вечерам к Пуаро и беседовать с ним озанимательных случаях из его практики, благо таковые у него не переводились.

В тот раз я пытался выудить у Пуаро его мнение по поводусенсации дня; а именно о покушении на Дэвида Макадама, премьер-министра Англии.Вот так! Над газетными сообщениями старательно потрудилась цензура: деталей тамне было вообще, сообщалось только, что премьер-министр чудом спасся и пуля лишьслегка задела его щеку.

Я считал, что сама возможность подобного злодеяния — позордля нашей полиции. Прекрасно ведь известно, что немецкие агенты готовы былимногим рискнуть ради такой цели. «Воинствующий Мак», как окрестили егосоратники по партии, методично, яростно и непреклонно душил пацифистскиенастроения, которые враги столь усердно сеяли на исстрадавшейся земле Британии.