Последний раз, когда я вот так поднимала голову, все закончилось на грязно-белом потолке каюты, расплывающимся дрожащими черными кляксами.

Черт возьми, какое же оно огромное. И с чего это вдруг?

От неуместного созерцания пейзажа меня оторвал Генрих, а точнее, его тяжелый взгляд. Мы стояли возле трапа, перекинутого с борта одного корабля на другой, возвышавшийся внушительным высоким бортом, угрожающий одним только своим присутствием. Ланкмиллерский.

И было видно, что начальник охраны преодолевает пылкое желание перекинуть меня туда за шиворот, как котенка.

Как бы то ни было, Генрих был хорош тем, что ничего не спрашивал. И все, кто попадался нам по пути, тоже не рисковали, глядя на его суровую морду. Снова двери, запах моющего средства, узкие коридоры.

Для меня это все смешалось в сплошную бесцветную галерею вроде бесконечного лабиринта. Я была даже рада, когда Генрих, окончательно разочаровавшись в моей ориентации, за плечи развернул к нужной двери и подтолкнул внутрь. Вопреки моим ожиданиям, пыточной камеры в каюте не оказалось. А что ж так? Лучше б сразу к делу…

Я оглядела темный кабинет, освещенный единственной настольной лампой, и нашла то единственное, что искала, – стул для посетителей. Боль уже не чувствовалась – все тело будто онемело, и пальцы были, словно деревянные. Это, наверное, я блуждаю сейчас где-нибудь за границей своего болевого порога. Тоже мне, реакция на стресс…

– Прикройся, – Генрих достал из шкафа у двери выцветший и явно видавший виды дурацкий плед в полосочку несочетаемых цветов и сунул мне.

Я возражать не стала. Все-таки, если я это переживу, с ужасом буду потом вспоминать, как я за ним по коридорам шаталась почти в исподнем.

Начальник охраны оставил меня одну. Ох, и не к добру эта его неразговорчивость, как будто у него все на десять шагов вперед продумано, и что-то он такое знает, что явно не приведет меня в восторг.

Думать было тяжело. Дурацкие неповоротливые мысли перекатывались в черепной коробке, наталкивались друг на друга и расслаивались, теряя фокус.

Как они нашли меня посреди океана, почему так быстро, зачем Генрих притащил меня в этот кабинет. О Кэри я почти не думала. Если он еще не повесился от неудавшейся любви, встреча в особняке меня ожидает самая радушная. Впрочем, сама заслужила.

Потом кровь пошла носом: мерный приглушенный стук капель, растекавшихся по столешнице. Когда обо мне кто-нибудь вспомнит, здесь будет уже порядочная лужица.

Я не сразу поняла, что по ногам прошелся едва заметный сквозняк, потому что дверь в кабинет открылась. Там на пороге стоял человек, которого не должно здесь быть просто потому что. Потому что, убитые горем, заваленные делами, взрослые, серьезные, рассудительные, не вспоминают о ком-то вроде меня без проклятий, и уж точно не срываются искать таких, как я, невесть куда, наплевав на все остальное.

В дверях стоял человек, который вытащил меня из кромешного ада только с тем, чтобы затащить в еще больший.

Я порывисто вздохнула и уставилась на ланкмиллерские ботинки.

Даже появление мучителя во плоти не заставило меня вскочить по нервной привычке и быстро ретироваться куда-нибудь поближе к стене, туда, где ты становишься незаметней. Я только скользнула по Ланкмиллеру взглядом снизу вверх, а потом обессиленно вернулась к своим каплям на черном лакированном дереве.

Кэри стоял молча все еще в дверях, почему-то не переступая порог и не шевелясь. Видимо, все, что он хотел сказать, не слишком подходило к случаю. Или он очень разозлился на залитый кровью стол. Впрочем, его таланту быстро брать себя в руки можно было разве только позавидовать.

– Что с тобой случилось? Запрокинь голову, – мучитель наконец прошел в глубь комнаты, вытаскивая из кармана платок.

Такой уверенный, будто не он сейчас стоял на пороге в растерянности, вместе со мной наблюдая за темно-красными каплями, срывавшимися вниз, одна за одной.

– Не поверишь, с лестницы упала, – усмехнулась я, сразу прочувствовав, что раз уж губа разбита, хранить угрюмость до последнего будет гораздо менее болезненным занятием. – А что, очень похоже, что активно прелюбодействовала в твое отсутствие?

Кэри не оценил сарказма. Он осмотрел меня придирчивым цепким взглядом и, видно было, что в итоге остался не слишком доволен и не особо удивлен. А я вообще старалась на него не смотреть. Глаза у Ланкмиллера еще с той ночи стали пустые и страшные, как у мертвого.

– Это Генрих тебя? – как бы между прочим поинтересовался мучитель, стирая кровь с моего лица.

– Если бы Генрих. Там и до него успели. Знаешь, мне кажется, он немного расстроился.

– Не неси чушь, – Ланкмиллер вышел в коридор, позвал кого-то, снова вернулся.

Он говорил простыми короткими фразами, тихо. Будто его душило что-то, хотя, может, он просто боялся сорваться на крик. Почему он не спрашивает ничего по делу? Как я оказалась там, зачем вдруг понадобилась Амалии, что она делать со мной собиралась, все подобное.

Почему он просто держит мое лицо за подбородок и хмурится, рассматривая ссадины, надломленный и измотанный, будто две жизни прожил?

– О чем ты думала, скажи мне?

О том, что меня больше не назовут Кику, что в ближайшее время работать мне на антейской крановой шахте, и о том, что, может быть, я очень скоро последую за Элен.

– Вообще-то много о чем, но…

Кэри все это время говорил сухо, почти без всякого выражения, держался отрешенно, словно мысли его находились где-то далеко. Однако была одна маленькая деталь.

Он все еще осторожными движениями стирал кровь с моего лица, и пальцы его дрожали.

Это ударило меня, словно разрядом тока, напрочь выбило из колеи, заставило резко выдохнуть и замолчать. И тогда Ланкмиллер понял, что я заметила.

Мы оба в этот момент перешли за какую-то грань, за которой многие вещи понимают без слов. И сидели тихие, растерянные, оглушенные этой переменой. Так он потому ни о чем не спрашивал, что все уже давно для себя решил?

– И что теперь, убьешь меня? – чересчур доверчиво для такого вопроса поинтересовалась я, кутаясь в плед.

– Как у тебя все просто, – в его голосе послышалась усталая ирония. – В моем доме за побег предусмотрено иное наказание. Обычно отрезают уши, пальцы, клеймят. Еще можно кислотой. Практика показывает, что в этом случае вообще обеспечена верность по гроб жизни.

– Ну кто бы сомневался, что у вашей семейки такой богатый арсенал, – я ответила ему с ядом, и на губах выступила кровавая пена из-за всех этих разговоров. – Помнится, с Элен ты был чуть более лоялен.

– Странно, что у тебя хватает духу себя с ней сравнивать, – совершенно бесцветным голосом фыркнул он. – Ты даже рядом не стоишь.

– Ну конечно, куда мне. Я же пока что еще живая.