— Вы еще не поздоровались со мной, мадемуазель, это для менянастоящий удар.

— О да, понимаю, — рассмеялась она, польщенная его словами,невольно залюбовавшись им.

Он стоял, облокотившись о каминную полку, устремив на неевзгляд своих голубых глаз, с томной улыбкой на прекрасном лице, являя собойобразец уверенного в себе сильного мужчины. В то же время его поистинерыцарская галантность и излучавший тепло взгляд странным образом возбуждалиШеридан, и ее собственная улыбка тоже стала теплой, когда она обратилась кнему:

— Я хотела поприветствовать вас, как только вошла, нозабыла, как это делается, и собиралась спросить у вас.

— О чем именно вы собирались спросить?

— Надо ли делать книксен? — пояснила она с усмешкой,поразившей Стивена в самое сердце. Никакие проблемы ее не страшили, она умеларешать их легко и шутя. Ни перед чем не пасовала, и именно эта смелость такпривлекала в ней графа. Что же касается приветственного книксена, то лучше быона протянула ему обе руки, как доктору, или же, что было бы совсемзамечательно, подставила губы для поцелуя, которого он в этот момент страстножелал. Но об этом он мог только мечтать, а потому на ее вопрос равнодушно ответил:

— Да, принято делать книксен.

— Так я и думала, — сказала она и удивительно легко играциозно присела. — Ну что, получилось? — спросила девушка, выпрямившись, ипротянула руку навстречу его руке.

— Еще как! — усмехнулся он. — Хорошо провели день?

От Хью Уайткомба не ускользнуло, как ласково смотрит надевушку граф, с каким нетерпением ждет ответа на свой вопрос, как близко, почтивплотную подошел к ней в нарушение всяких норм приличия. То ли его так увлеклароль жениха, то ли…

Доктор Уайткомб решил выяснить все до конца и своим обычнымшутливым тоном обратился к обоим:

— Я могу остаться на ужин, если, разумеется, буду приглашен…

Чариз Ланкастер повернулась к доктору, но Стивен не удостоилего даже взглядом.

— Это невозможно, — сухо произнес граф. — Уезжайте!

— Намек услышан и понят.

Уайткомб пришел в такой восторг от всего, чему только чтостал свидетелем, в том числе и от беспрецедентного отказа в гостеприимстве, чтоедва не пожал руку дворецкому, протянувшему ему шляпу и трость. Но вместо этоголишь попросил:

— Последи за молодой леди, а потом все мне расскажешь, — изаговорщически подмигнул:

— Это будет наш маленький секрет. — Доктор уже спускался скрыльца, когда сообразил, что дворецкий — не Кольфакс, а другой, уже оченьпожилой человек.

Впрочем, не все ли равно? Ничто не могло омрачить егонастроения в этот момент.

Доктора ждал экипаж, но вечер был таким хорошим, а надеждытакими радужными, что он решил пройтись пешком и махнул рукой кучеру, чтобыследовал за ним. На протяжении многих лет доктор и семья Уэстморлендов наблюдали,как вешаются Стивену на шею женщины, но ничего не могли сделать. Все эти дамы идевицы буквально умирали от желания окрутить графа, знатного и состоятельногожениха, и породниться с его семьей. И Стивен, некогда сама элегантность,обаяние и доброта, постепенно превратился в грубого циника. Невесты и их мамашииз высшего общества во всей Англии обхаживали его, как могли, и все только радиего богатства и титулов, а не ради него самого.

Оставаясь холостяком, он приобретал все большую ценность вглазах замужних и незамужних женщин, и теперь, стоило ему появиться где-нибудьна балу, как среди дам начинался настоящий переполох. Стивен понимал, почему заним так охотятся, и вместе с его популярностью росло и его презрение к слабомуполу. Кончилось тем, что он отверг всех респектабельных дам своего круга,предпочтя им свою любовницу. Приезжая в Лондон на сезон, чего, кстати, запоследние два года не делал ни разу, он не появлялся на светских приемах,проводя время либо с друзьями за карточным столом, либо с Элен Деверне втеатре.

Он буквально выставлял ее напоказ оскорбленному обществу,что приобрело скандальный характер и заставляло страдать его мать и невестку.

Год-два назад он еще не был так категоричен и кпреследовавшим его женщинам относился с веселой снисходительностью, но в концеконцов терпение его лопнуло, и он позволял себе отпускать неучтивые замечания вадрес своих почитательниц, доводя некоторых до истерики, а у их родни вызываябешенство.

Однако в тот вечер, о котором идет речь, в его улыбке,обращенной к Чариз Ланкастер, была та теплота, которую, казалось, он потерялнавсегда. Отчасти это было обусловлено тем, что Стивен считал себя виновникомвсех ее несчастий и небезосновательно. Сейчас она очень нуждалась в нем, но, помнению доктора Уайткомба, он в ней не меньше нуждался, в ее нежности,обходительности, но главное, эта девушка заставила его поверить в то, что естьженщины, которым нужен он сам, а не его титулы, деньги и поместья.

Для Чариз Ланкастер, даже в ее болезненном состоянии, еготитул и роскошный дом не имели никакого значения. Она не млела перед ним и егобогатством, не теряла головы от его внимания. Она поздоровалась с Хью с такойестественной сердечностью, которую и вообразить себе невозможно, а потом громкохохотала над галантностью Стивена. А до чего она искренна! До чего простодушна!Нежная, ласковая и легко ранимая, в чем Стивен уже успел убедиться.

Она принадлежала к той редкой породе женщин, которые большепекутся о других, нежели о себе, и умеют великодушно и тактично прощать обиды.В те дни, когда Шерри еще была прикована к постели, она постоянно просила Хьюзаверить графа в том, что непременно поправится, что память у неевосстановится, так что он может не волноваться. Мало того, с ее тонким умом инеобычайной проницательностью она поняла, что во всех ее бедах граф будетвинить себя. А с какой добротой она относилась ко всем, начиная от слуг икончая доктором, не говоря уже о женихе. Хью был просто очарован ею.

Моника Фицуеринг, совсем еще молодая, с прекраснымхарактером, отлично воспитанная, очень нравилась доктору, однако он считал, чтоСтивену она не пара. Она была мила, обходительна, сдержанна, как и положеноблаговоспитанной девушке, но именно поэтому не хотела, да и не могла вызвать вмужчине глубокую страсть, особенно в таком, как Стивен.

Хью ни разу не видел, чтобы Стивен смотрел на Монику с такойнежностью, как только что на Чариз Ланкастер. Моника Фицуеринг могла бы статьпрекрасной хозяйкой в доме у Стивена и очаровательной компаньонкой за ужином,но никогда не тронула бы его сердца.

Вся семья Стивена была в шоке, когда недавно он заявил, чтони за что не женится ни на Монике, ни на другой девушке для того лишь, чтобыобзавестись наследником. Но Хью это заявление скорее обрадовало, чемвстревожило. Он не признавал модных нынче браков по расчету, считавшихся ввысшем обществе de rigneur[6], и вовсе не хотел, чтобы такой брак заключилкто-либо из тех, кого он любил, а к Уэстморлендам он был очень привязан. Онжелал Стивену жену такую же, как у Клейтона Уэстморленда или у него самого. Кнесчастью, его Маргарет умерла.