Все-таки сутки эти даром для немцев не прошли.Втрое они осторожность умножили и поэтому продвигались медленно, за каждыйвалун заглядывая. Все, что могли, прочесали и появились у берега, когда солнцестояло уже высоко. Все повторялось в точности; только на этот раз лес напротивних не шумел девичьими голосами, а молчал затаенно и угрожающе. И диверсанты,угрозу эту почувствовав, долго к воде не совались, хоть и мелькали в кустах натой стороне.

У широкого плеса Федот Евграфыч девчатоставил, лично выбрав им позиции и ориентиры указав. А на себя взял тот мысок,где сутки назад Женька Комелькова собственным телом фрицев остановила. Тутберега почти смыкались, лес по обе стороны от воды начинался, и дляфорсирования водной преграды лучшего места не было. Именно здесь чаще всегонемцы и показывали себя, чтобы вызвать на выстрел какого-либо чересчур ужнервного противника. Но нервных пока не наблюдалось, потому что Васковстрого-настрого приказал своим бойцам стрелять тогда лишь, когда фрицы полезутв воду. А до этого — и дышать через раз, чтоб птицы не замолкали.

Все под рукой было, все приготовлено: патронызагодя в каналы стволов досланы и винтовки с предохранителей сняты, чтобы допоры до времени и сорока не затрещала. И старшина почти спокойно на тот берегглядел, только рука проклятая ныла, как застуженный зуб.

А там, на той стороне, все наоборот было: иптицы примолкли, и сорока надрывалась. И все это сейчас Федот Евграфычпримечал, оценивал и по полочкам раскладывал, чтоб поймать момент, когда фрицамнадоест в гляделки играть.

Но первый выстрел не ему сделать довелось, ихоть ждал его старшина, а все же вздрогнул: выстрел — он всегда неожиданный,всегда вдруг. Слева он ударил, ниже по течению, а за ним еще и еще. Васковглянул: на плесе немец из воды к берегу на карачках лез, к своим лез, назад, ипули вокруг него щелкали, а не задевали. И фриц бежал на четвереньках, волочаногу по шумливому галечнику.

Тут ударили автоматы, прикрывая подбитого, истаршина совсем уж было вскочить хотел, к своим кинуться, да удержался. Ивовремя: сквозь кусты к берегу той стороны сразу четверо скатились,рассчитывая, видно, под огневым прикрытием речушку перебежать и в лесуисчезнуть. С винтовкой тут ничего поделать было нельзя, потому что затвор послевыстрела передернуть времени бы не хватило, и Федот Евграфыч взял автомат. Итолько нажал крючок — напротив в кустах два огонька полыхнули, и пулевой веерразорвал воздух над его головой,

Одно знал Васков в этом бою: не отступать. Неотдавать немцу ни клочка на этом берегу. Как ни тяжело, как ни безнадежно —держать. Держать эту позицию, а то сомнут — и все тогда. И такое чувство у негобыло, словно именно за его спиной вся Россия сошлась, словно именно он, ФедотЕвграфыч Васков, был сейчас ее последним сыном и защитником. И не было во всеммире больше никого: лишь он, враг да Россия.

Только девчат еще слушал каким-то третьимухом: бьют еще винтовочки или нет. Бьют — значит живы. Значит, держат свойфронт, свою Россию. Держат!…

И даже когда там гранаты начали рваться, он неиспугался. Он уже чувствовал, что вот-вот должна передышка наступить, потомучто не могли немцы вести затяжной бой с противником, сил которого не знали. Имтоже оглядеться требовалось, карты свои перетасовать, а уж потом сдавать поновой. Та четверка, что перла прямо на него, тут же и отошла, да так ловко, чтоон и заметить не успел, подшиб ли кого? Втянулись в кусты, постреляли дляострастки и снова замерли, и лишь дымок еще висел над водой.

Несколько минут выиграно было. Счет, правда,сегодня не на минуты должен был бы идти, потому что помощи ниоткуда непредвиделось, но все же куснули они противника, показали зубы, и второй раз онв этом месте так просто не полезет. Он где-то еще попытается щелочку найти:скорее всего выше по течению, потому что ниже плеса каменные лбы срывалиськруто в реку. Значит, следовало тотчас же перебежать правее, а тут, на своемместе, на всякий случай оставить кого-либо из девчат…

Не успел Васков своей диспозиции додумать:шаги за спиной помешали. Оглянулся: Комелькова прямиком сквозь кусты ломит.

— Пригнись!…

— Скорее!… Рита!…

Что Рита, не стал Федот Евграфыч спрашивать:по глазам понял. Схватил оружие, раньше Комельковой домчался. Осянина,скорчившись, сидела под сосной, упираясь спиной в ствол. Силилась улыбнутьсясерыми губами, то и дело облизывая их, а по рукам, накрест зажавшим живот,текла кровь.

— Чем? — только спросил Васков.

— Граната…

Положил Риту на спину, за руки взял — нехотела принимать, боли боялась. Отстранил мягко и понял, что все… Дажеразглядеть было трудно, что там, потому что смешалось все — и кровь, и рванаягимнастерка, и вмятый туда, в живое, солдатский ремень.

— Тряпок! — крикнул. — Белье давай!

Женька трясущимися руками уже рвала своймешок, уже совала что-то легкое, скользкое…

— Да не шелк! Льняное давай!…

— Нету…

— А, леший!… — метнулся к сидору, началразвязывать, Затянул, как на грех…

— Немцы… — одними губами сказала Рита. — Гденемцы?

Женька секунду смотрела на нее в упор, апотом, схватив автомат, кинулась к берегу, уже не оглядываясь.

Старшина достал рубашку с кальсонами, двабинта запасных, вернулся. Рита что-то пыталась сказать — не слушал. Ножомраспорол гимнастерку, юбку, белье, кровью набрякшие, — зубы стиснул. Наискосьпрошел осколок, живот разворотив: сквозь черную кровь вздрагивали сизыевнутренности. Наложил сверху рубаху, стал бинтовать.

— Ничего, Рита, ничего… Он поверху прошел:кишки целые. Заживет…

Полоснула от берега очередь. И снова застучаловсе кругом, посыпалась листва, а Васков бинтовал и бинтовал, и тряпки тут женамокали от крови.

— Иди… туда иди… — с трудом сказала Рита. —Женька там…

Рядом прошла очередь. Не поверху — по ним,прицельно, только не зацепила. Старшина оглянулся, вырвал наган, выстрелилдважды по мелькнувшей фигуре: немцы перешли реку.

А Женькин автомат еще бил где-то, ещеогрызался, все дальше и дальше уходя в лес. И Васков понял, что Комелькова,отстреливаясь, уводит сейчас немцев за собой. Уводит, да не всех; еще где-томелькнул диверсант, и еще раз выстрелил по нему старшина. Надо было уходить,уносить Осянину, потому что немцы кружили рядом, и каждая секунда моглаоказаться последней.