Бесон взревел и опять кинулся на Питера, но тот встретил егопрямым в челюсть. Выплевывая зубы и подвывая, тюремщик кинулся к двери. Онзабыл, что на него смотрят стражники; забыл о своем гневе; забыл обо всем,кроме простого животного желания выжить. Впервые за свою бытность главнымтюремщиком Бесон испытал страх.

Испугало его не то, что Питер побил его, его били и раньше,хоть и не заключенные. Его испугал взгляд Питера. Это был взгляд короля, спасименя Боже, лицо короля — ярость, пылающая, как солнце.

Питер прижал Бесона к стене и поднял кулак:

«Ну что, брюква, хочешь еще?»

«Нет, — пробормотал Бесон быстро распухающими губами. — Нет,мой король. Прошу прощения».

«Что? — Питер не верил своим ушам. — Как ты назвал меня?»

Но Бесон молчал. Он произнес эту фразу бессознательно изабыл об этом. Но Питер не забывал ее никогда.

Бесон пролежал без сознания два часа. Если бы не егохриплое, прерывистое дыхание, Питер мог бы подумать, что и правда убил главноготюремщика. Конечно, он был грязной вонючей свиньей, но Питер вовсе не хотел егоубивать — кроме того краткого момента. Стражники продолжали смотреть в окнокруглыми глазами, как дети в королевском зверинце смотрят на андуанскоготигра-людоеда. Они не сделали никаких попыток спасти своего начальника, и по ихлицам Питер видел, что они не удивятся, если он прыгнет на Бесона и зубамиразорвет ему глотку.

«И почему они так думают? — с горечью спрашивал себя Питер.— Потому что считают, что я убил родного отца, а от такого человека можноожидать чего угодно, даже убийства беспомощного противника».

Наконец Бесон начал стонать и ворочаться. Глаза егораскрылись — вернее, правый глаз. Левый не открывался еще несколько дней.

Глаз смотрел на Питера не злобно, а, скорее с опаской.

«Ты готов говорить спокойно?» — осведомился Питер.

Бесон пробормотал что-то неразборчивое.

«Не понимаю».

«Ты мог меня убить», — выдавил, наконец, тюремщик.

«Я не хотел никого убивать, — возразил Питер. — А если мне ипридется это делать, то начну я не с бесчувственного тюремщика».

Бесон присел у стены, глядя одним глазом на Питера с тем жесмешанным выражением недоверия и страха.

Наконец он выдавил из себя еще одну фразу. Питер, вроде бы,расслышал, но хотел быть уверенным.

«Повторите, пожалуйста, господин главный тюремщик Бесон».

Бесон выглядел еще более изумленным. Как Иосифа никто неназывал главным конюшим, так и его никогда еще не называли «господином главнымтюремщиком».

«Можем договориться», — сказал он.

«Вот и хорошо».

Бесон медленно поднялся. Он не хотел больше связываться сПитером — во всяком случае, не сегодня. У него были другие дела. Стражникивидели, как его бьют, и не шевельнули пальцем. Он еще покажет этим уродам… воттолько отлежится.

Он уже шел к выходу, когда Питер окликнул его.

Бесон повернулся.

«Подожди. Я должен тебе кое-что сказать. Кое-что важное длянас обоих».

Бесон молчал и ждал.

«Вели им, — Питер кивнул на дверь, — закрыть окошко».

Бесон еще некоторое время молчал, потом повернулся и отдалприказание.

Стражники так же, щекой к щеке, стояли у окошка, не понимаяслов Бесона… или прикидываясь. Он облизал языком разбитые губы и попробовал ещераз. Теперь они подчинились, но он успел услышать приглушенный смех за дверью.Да, их придется поучить. Но уроды учатся быстро. А этот принц уродом не был, иБесон решительно не хотел с ним связываться.

«Я хочу, чтобы ты передал записку Андерсу Пейне, — сказалПитер. — Зайдешь за ней вечером».

Бесон собрал остатки мыслей. Пейна? Записка Пейне? Его ужебросило в озноб, когда Питер напомнил, что он брат короля, но что это всравнении с Пейной?

Чем больше он думал, тем меньше это ему нравилось.

Должно быть, король Томас не стал бы особенно заботиться освоем брате-отцеубийце. И что более важно, Бесон, как и все в Делейне, начиналуже поглядывать на юного короля снисходительно. Но Пейна…

Для Бесона Пейна был страшнее, чем целый полк королей. Король— это что-то отдаленное и загадочное, как солнце. Прячется ли солнце за тучамиили палит во всю мочь — от вас это не зависит, потому что солнце действует непо тем законам, которые можно понять или изменить.

Пейна был другим. Его Бесон мог понимать и бояться. Пейна сего узким лицом и льдисто-голубыми глазами; Пейна с высоким кожаным воротником;Пейна, который решал, кто будет жить, а кто отправится на плаху.

Неужели этот парень собирается приказывать Пейне из своейкамеры на вершине Иглы? Или это блеф?

Но это не может быть блефом, раз он хочет писать емузаписку.

«Если бы я был королем, Пейна верно служил бы мне, — сказалПитер. — Сейчас я не король, а всего лишь узник. Но еще недавно я оказал емууслугу, за которую он должен быть благодарен».

«Я вижу», — стараясь не улыбаться, прокомментировал Бесон.

Питер вздохнул. На него вдруг навалилась ужасная усталость.Неужели он и правда верит, что сделал первый шаг к свободе, избив этого глупоготюремщика? Где гарантии, что Пейна захочет что-то сделать для него? Может,усталый ум Питера все это насочинял?

Но нужно попытаться. Разве не решил он для себя долгимибессонными ночами, что самый большой грех — сдаваться без борьбы?

«Пейна — не друг мне, — продолжал он. — Я не стану уверятьтебя в этом. Меня осудили за убийство отца, и я не думаю, что во всемкоролевстве у меня остался хоть один друг. Но думаю, Пейна не откажется датьвам немного денег за те мелочи, что я прошу».

Бесон кивнул. Заключенные в Иглу лорды могли за деньгиобеспечить себя едой, лучшей, чем жирное мясо и черствый хлеб, свежим бельем идаже визитами жен или подружек. Они происходили из богатых семей, в которыхвсегда кто-нибудь находился, чтобы оплатить Бесону эти услуги.

Это преступление было из ряда вон выходящим, но и вплательщики парень записал не кого-нибудь, а самого Андерса Пейну.

«И еще, — сказал Питер. — Я думаю, Пейна сделает это, какчеловек чести. И если ты со своими подручными решите сегодня ночью отыгратьсяна мне, когда я буду спать, то я думаю, что Пейна вмешается в это дело».