И где-то глубоко, едва уловимо, таилась еще одна мысль. ЕслиПитер все-таки не убивал отца, то кто мог это сделать? Конечно, тот, комупринадлежал сначала этот ужасный яд. Тот, кто лишился бы всего, если бы Питерпришел к власти. Тот, кто теперь, при Томасе, приобрел все.

Флегг.

Эта мысль ужасала. Она значила, что правосудие совершилоошибку. Что он судил Питера не на основании логики, которой всегда гордился, ана основании неприязни, возникшей, когда он увидел слезы принца. Мысль о том,что он вынес самый важный приговор в жизни, руководствуясь эмоциями, быланевыносима.

Так почему бы не дать ему теперь этот домик?

Пейна написал короткую записку. Бесон получил еще двазолотых и надеялся на дальнейшую переписку, но ее не последовало.

Питер получил то, о чем просил.

В детстве Бен Стаад был стройным голубоглазым мальчиком свьющимися светлыми волосами. Девочки заглядывались на него, еще когда ему былодевять лет.

«Скоро это кончится, — предрекал отец Бена. — Все Стаады вдетстве были хороши. Он тоже, когда вырастет, потемнеет, станет щуриться на всевокруг и сделается обыкновенной свиньей в королевском свинарнике».

Но эти предсказания не сбылись. Бен стал первым Стаадом занесколько поколений, который в семнадцать остался таким же светловолосым, какбыл в семь, и мог за четыреста ярдов отличить ястреба от коршуна. И глаза егоне щурились близоруко, а смотрели светло и ясно, и девочки заглядывались нанего все так же.

Ему повезло… и это тоже отличало его от других Стаадов, накоторых неудачи так и сыпались, по крайней мере, в последние триста лет. СемьяБена надеялась, что он вытащит ее из благородной бедности. В конце концов глазаего не помутнели и волосы не потемнели. И принц Питер — его лучший друг.

Но потом Питера обвинили в убийстве отца и посадили в Иглубыстрее, чем Стаады успели сообразить, что это значит. Эндрю, отец Бена, был накоронации Томаса и вернулся оттуда весь в синяках.

«Я уверен, что Питер невиновен, — сказал тем вечером Бен заужином. — Отказываюсь верить, что…»

В следующий момент он лежал на полу, в ухе у него звенело, аотец возвышался над ним с капающим с усов гороховым супом. Лицо его былопурпурным. Младшая сестренка Бена, Эммалина, разревелась на своем детскомстульчике.

«Не упоминай в моем доме этого мерзавца», — сказал отец.

«Эндрю! — крикнула мать. — Эндрю, он же не понимает…»

Отец, обычно добрейший человек, повернул голову и свирепоуставился на мать:

«Помолчи, женщина!» — рявкнул он, и она испуганно замолчала.Даже Эммалина утихла на своем стуле.

«Отец, — тихо сказал Бен, — ты уже лет десять не трогал меняпальцем. Да и до того ты никогда не делал этого в гневе. Но я все равно неверю…»

Эндрю Стаад предостерегающе поднял палец:

«Я велел тебе не упоминать его имени. Бен, я очень тебялюблю, но если ты еще раз назовешь это имя, ты покинешь мой дом».

«Не назову, — сказал Бен, поднимаясь, — но только потому,что люблю тебя, отец, а не потому, что боюсь».

«Прекратите! — голос миссис Стаад был испуганным. — Я нежелаю, чтобы вы так говорили друг с другом. Вы что, хотите свести меня с ума?»

«Нет, мама, не беспокойся, уже все, — сказал Бен. — Правда,папа?»

«Все. Ты очень хороший сын, Бен, но не упоминай этогоимени».

Хотя Бену было семнадцать, Энди по-прежнему считал егоребенком и не хотел говорить с ним о некоторых вещах. Он удивился бы, если быузнал, что Бен отлично понимает, почему он так сердит.

Прежде чем случились события, о которых вы уже знаете,дружба Бена с принцем улучшила положение Стаадов. Их ферма была когда-то оченьбольшой, но на протяжении ста лет они были вынуждены продавать земли кусок закуском. Осталось всего шестьдесят акров, большей частью заложенных.

Однако за последние десять лет многое изменилось. Банкирыперестали угрожать конфискацией заложенных земель и даже предлагали новыекредиты по смехотворно низким процентам. А Энди Стааду было больно смотреть,как земли предков уплывают от него акр за акром, и он был счастлив, когда смогсказать Хэлвен, соседу, который зарился на его три акра, что раздумал ихпродавать. И он знал, кого следует благодарить за эти удивительные перемены.Его сына, который дружил с принцем Питером, будущим королем.

Теперь они снова сделались невезучими Стаадами. Если бы неэто, он в жизни не стал бить сына — поступок, о котором он уже жалел.

Их положение ухудшилось разом. Энди в последнее времяпотратил уйму денег — выкупил проданные раньше земли, построил мельницу. Теперьбанкиры скинут овечью шкуру, набросятся на него жадными волками, и он разомпотеряет все, что раньше продавал кусок за куском.

И это еще не все. Какой-то инстинкт заставил его не братьникого из родных на коронацию Томаса. И он оказался прав.

После коронации он заглянул в пивную. Эти события — смертькороля и заточение Питера — сильно взволновали его, и он хотел выпить, чтобыуспокоиться. Его сразу узнали.

«Помогал ему твой сынок, Стаад?» — осведомился один пьяный,и остальные гнусно захохотали.

«Может, он держал старика, пока принц вливал ему отраву вглотку?» — подхватил другой.

Эндрю одним глотком допил кружку и собрался уходить. Делатьему здесь было нечего.

Но третий пьяный — громила, от которого воняло, как от бочкис кислой капустой, — рванул его назад.

«И что ты об этом знаешь?» — спросил громила задушевнымголосом.

«Ничего, — сказал Эндрю. — Я ничего не знаю, и мой сын тоже.Пусти».

«Ты уйдешь, когда — и если, — мы тебя отпустим», — сообщилгромила и толкнул его в объятия прочих пьяных.

Тут началась потеха. Они перекидывали Энди Стаада другдругу, поддавая ему то локтем, то коленом. Бить его они не осмеливались, хотяпо глазам было видно, как им хотелось это сделать. Будь они попьянее, Эндиоказался бы в серьезной переделке.

Энди, мужчина сильный и широкоплечий, прикинул, что смог быуложить двоих, может, даже троих… но их было не меньше восьми. В возрасте Бенаон еще мог бы полезть на рожон, но в сорок пять он не мог позволить себепритащиться домой избитым до полусмерти. К тому же это бесполезно — удача вновьпокинула их семью, с этим ничего не поделаешь. Бармен безучастно глядел напроисходящее, даже не пытаясь вмешаться.