– Немчин? – спросил боярин и сразу, не дожидаясь ответа,задал еще несколько вопросов, так что стало видно – человек ума скорого,нетерпеливого. – Сколько лет как в Россию выехал? Или из «старых немцев»? Гдеротный капитан? Почему на барабане сидел, когда рота палила?

Фон Дорн стал рапортовать по порядку, стараясь делатьпоменьше ошибок.

– Точно так, немец. Выехал тому полгода. (У бояринаудивленно дрогнули брови). Капитан Творогов недужен. А на барабане сиделнарочно. Будто турецкий пуля командир сразил, а это ничего, бою не помеха. Еслитак палить, рота отлично может и совсем без командир.

– Это какой такой Творогов? – спросил Матфеев арапа.

Черный человек сказал – вольно, спокойно, будто равному:

– Овсейка Творогов, из боярских детей. Сам он солдат выучитьтак не мог – по все дни пьяный валяется. Гнать бы его, бражника, в шею, да онХованскому, князь Ивану, крестник. Я ж говорил, боярин, стоит на ученье этопоглядеть. И на поручика этого. Кого ж лучше вместо Митьки?

Корнелиус покосился на удивительного арапа. Всё знает, дажепро овсейкино пьянство!

Министр-канцлер внимательно рассматривал фон Дорна, что-топрикидывал. Чего ждать от этого осмотра, было неясно, но чутье подсказалопоручику – сейчас, в сию самую минуту, решается его судьба, и от такогосоображения Корнелиус стиснул зубы, чтоб не застучали.

– Ну гляди, Ванька. – Матфеев потер веки (пальцы у бояринабыли сухие, белые, с перстнями). – На тебя полагаюсь. Разъясни капитану, что кчему, а я в Грановитую, Думу сидеть.

Повернул аргамака, взял ходкой рысью в сторону заставы.Дворяне свиты заспешили садиться в седла, ливрейные скороходы припустилибыстрее лошадей. Остался подле Корнелиуса один арап Ванька. Тоже рассматривал,да еще внимательней, чем министр. Глаза у черного человека были большие,круглые, с белками в красных прожилках.

Фон Дорн встал повольнее – все ж таки не перед канцлером, ношляпу пока не надевал.

Чтоб не молчать, сказал:

– Я не капитан – поручик, боярин путал.

– Артамон Сергеевич никогда ничего не путает, – медленно,негромко проговорил Ванька. – Он до всякой мелочи памятлив, всё помнит и коговоркам привычки не имеет. Раз сказал «капитан», стало быть. Корней, тытеперь капитан и есть. И не просто капитан, а начальник Матфеевскоймушкетерской роты.

Про эту роту фон Дорн, конечно, слышал. Царскаялейб-гвардия, состоит на канцлеровом довольствии. Там простой мушкетер получаетжалованья больше, чем обычный полковой поручик, да живут по-барски, на всемготовом. В Матфеевскую роту из русских берут только дворян не последних родов,а так служат все больше швейцарцы, немцы и шотландцы. Статные молодцы, один кодному, Корнелиус не раз видел их и на Красной площади, и у ворот Матфеевскогодворца что на Покровке. Смотрел на выправку, на серебрёные кирасы. Завидовал.

Поэтому так и затрепетал от араповых слов, не поверилсчастью. Ему, лямочнику солдатскому, в Матфеевскую роту и прапорщиком попасть –великая удача.

– Зови меня Иваном Артамоновичем, – продолжил благодетель. –Я боярину крестник и в доме его дворецкий. Что скажу, то и будешь делать. Житьетебе отныне при Артамон Сергеевичевых палатах. Роту свою с урядником отошли,сам со мной ступай, принимай новую команду.

– А что прежний капитан? – спросил фон Дорн, все-такиопасаясь подвоха.

– Митрий Веберов помер, – спокойно ответил Иван Артамонович.Четвертого дня видели, как он вечером тайно из палат Иван Михалыча князьМилославского выходил, где Митьке быть незачем. А поутру, как ему мушкетеров накараул к царицыному терему вести, споткнулся Митька на ровном месте, да на ножи упал. Горлом. Молитвы – и той прочесть не успел. Всё в руце Божьей.

Арап перекрестился коричневой рукой с белыми ногтями.

– Смотри, Корней. Будешь верен и по службе исправен, высоковзлетишь. А заворуешь, на посулы зложелателей польстишься, будет и с тобой, какс Митькой, псом неблагодарным. Примешь смерть от этой вот руки, в чем клянусьтебе Господом нашим Иисусом Христом, Пророком Магометом и богом Зитомбой.

Про бога Зитомбу Корнелиусу слышать не доводилось, но наруку Ивана Артамоновича он посмотрел снова, теперь еще более внимательно. Рукабыла жилистая, крепкая, внушительная.

– Только воровать тебе незачем, – сказал арап уже добрее. –Человек ты сметливый, я давно к тебе присматриваюсь. Сообразишь, в чем твоявыгода. Сорок рублей жалованья тебе месячно, да стол от боярина, да полныйнаряд, да награды за службу. Ты держись Матфеева, капитан. Не прогадаешь.

Тут новый фондорновский начальник улыбнулся, и зубы у негооказались еще белей, чем у Корнелиуса. Спросить бы, чем так начищает? Не иначетолченым жемчугом. На влажных от слюны резцах Ивана Артамоновича волшебноблеснул луч осеннего солнца, и капитан фон Дорн вдруг понял: никакой это неарап, а самый что ни на есть благовестный ангел, ниспосланный Господом с небесв воздаяние за все перенесенные обиды и неправды.

– Так, – резюмировала Алтын Мамаева, дослушав историю,которую Николасу за последний час приходилось излагать, стало быть, уже вовторой раз (отчего рассказ не сделался хоть чуточку более правдоподобным). –Одно из двух: или ты полный придурок, или ты мне лепишь горбатого.

Николас задумался над предложенной альтернативой. С первымвариантом было ясно, но что такое «лепишь горбатого»? Исходя из логики, этовыражение должно было означать «говоришь неправду».

– Я леплю горбатого? – переспросил Фандорин, сделавобиженное лицо. Вы хотите сказать, что я гоню туфту?

– Сто пудов, гонишь, – сурово ответила Алтын. – Лохомприкидываешься.

Значит, про «горбатого» угадано верно, понял Николас. А«лох» – одно из самых употребимых новорусских слов, означает «недалекийчеловек», «дилетант» или «жертва обмана». Очевидно, от немецкого das Loch[9].Интересна этимология выражения про «горбатого». Почти не вызывает сомнения, чтооно недавнего происхождения и связано с Михаилом Горбачевым, который у русскихзаработал репутацию болтуна и обманщика. Надо будет потом записать.

– Я полный придурок, – сказал Николас. – Однозначно. Стопудов.